Однажды, может быть...

— Это все из-за тебя, гад, сволочь, это ты виноват, подлец, подлец, подлец, ты-то удовольствие получал, а я мучайся теперь?.. В жизни больше ко мне не притронешься, никогда, никогда!..

В такие минуты мне очень хотелось предложить своему рождающемуся младенцу сделку: «Слушай, сынок, если ты не против, может, отложим твой выход месяцев на девять? Ты побудешь в тепле, а у меня рука не отвалится, идет?»

Хоть я и старался пропускать мимо ушей обвинения Орели, но все же чувствовал себя немного виноватым. У мужчин и правда в этом деле сплошные преимущества: занимаемся любовью в свое удовольствие и потом не толстеем, не блюем, а главное — не рожаем. Спасибо, Господи, за то, что одарил меня пенисом!

Через две минуты я взял Гастона на руки и понес к медсестрам, чтобы они его помыли. Такой махонький, а уже обласкан женщинами, — точно вырастет бабником. Я никак не мог поверить в то, что у меня есть сын.

Мы вернулись домой с ребенком — и я получил все, чего ожидал: гнездышко, гнездышко и еще сто раз уютное семейное гнездышко. Гастон поселился в своей комнате и заполнил собой весь дом. Мой кабинет стал гаражом для коляски, холодильник превратился в филиал склада детского питания, а нелегким утром мне случалось почистить зубы кремом от опрелостей на попке. Поверьте, на вкус он заметно отличается от зубной пасты.

Наше первое семейное Рождество было чудесным. Я купил елку до потолка и с утра до ночи то и дело показывал ее своему мальчику. Мальчика елка совершенно не занимала. Оказывается, в этом возрасте интерес у них только один — еда.

Кстати, Орели не могла кормить грудью, и мы поочередно давали Гастону бутылочку: мама — днем, папа — ночью. Через три недели такой жизни вместо меня по дому бродил зомби. Я перестал бриться, а спал по четыре часа, как моряк у руля: вахту сдал — вахту принял. Я тупо пялился в ящик и выучил наизусть все репортажи из «Chasse et P^eche»[3], день и ночь у меня перепутались.

Рождение ребенка считается великим событием, но на самом деле появление в семье ребенка — это стихийное бедствие, извержение Этны, которое не прекращается ни на минуту. Ты постоянно при последнем издыхании. Когда надо спать — он веселится, только возьмешь книгу — надо вытирать ему попку, и в довершение всего ты набираешь вес, потому что все время приходится за ним доедать. К счастью, мои родители решили нам помочь и стали забирать Гастона на выходные. Два дня передышки, когда мы только спали, трахались и спали. Жизнь понемногу входила в колею. Первые несколько недель своего отцовства я от всякой работы отказывался, потом позвонил своему агенту, и тот страшно обрадовался.

Три месяца спустя я уже был на взморье, в Нормандии, — снимался во франкоамериканском телефильме про Вторую мировую войну. Режиссер — молодой, очень талантливый американец — смотрел как-то вечером по кабельному телевидению фильм Идена Клайва, приметил меня и предложил роль капитана французской армии, который не отступает перед врагом и тайно руководит Сопротивлением до самой высадки американцев. Никогда ни один режиссер не работал со мной так, как он. Он знал, чего от меня хочет, и я старался ему это дать, я делал невероятные вещи и сам собой гордился. В сценарии не было ничего особенного, но отлично сделанный фильм имел огромный успех, и его номинировали на «Эмми».

Я получил приз за лучшую мужскую роль. В зале сидели сплошные звезды Голливуда. Мне казалось, что я сплю и вижу сон. Мой американский агент Скотт Дикинсон познакомил меня с Брюсом Уиллисом, только что отснявшимся в «Двенадцати обезьянах», и с Оливером Стоуном, который поздравил меня на безупречном французском и даже сказал, что ему хотелось бы со мной поработать. Не знаю, насколько искренне Оливер это говорил, но я был на седьмом небе. Проведя вечер среди бокалов с пузырьками, стрингов и силиконовых красоток и вернувшись в одиночестве в свой отель на Родео-драйв, я перед сном посмотрел по телевизору, как американская полиция задерживает преступников. Все куда энергичнее, чем у нас, — ничего общего с нашим национальным Мегрэ. Самое забавное, что нарушители просто лезут на рожон, провоцируя копов только ради того, чтобы засветиться на экране.

Энди Уорхол[4] как-то сказал: «В будущем каждому достанутся пятнадцать минут славы».

На следующий день у меня были назначены встречи с разными американскими журналистами, видевшими во мне будущего Жерара Депардье. Ну конечно, дальше сравнений фантазия у американцев не идет… В половине одиннадцатого мне принесли завтрак: омлет, бекон, картошку, черный кофе и белый конверт… наверняка поздравление.

Дорогой Жюльен,

Поздравляю с «Эмми», фильм я видела, эту премию ты заслужил. В роли капитана французской армии ты прекрасен, и мундир тебе очень идет…

Целую, Софи.

P.S. Я в Беверли-Хиллз, в «Эрмитаже».