Одна вторая

– Привет! Ну ты понял, что произошло? Эта шлюха украла мой телефон. Хотела украсть. Сука, положила его к себе в сумку и хотела уйти. Пошла нахер отсюда, сука!!! Это я не тебе. Хорошо, что ты позвонил. Иначе спиздила бы. Вот шлюха поганая…

Он женат. У него есть ребенок. Но это не мешает ему иногда, причем достаточно часто, отдыхать подобным образом.

С Ивашкевичем мы встретились вечером в кабаке «Новый город». Мы выпивали, разговаривали, короче, занимались чем угодно, кроме того, что нужно было делать – придумывать комплекс мер, чтобы ускорить поставку оборудования. Смысла обсуждать это не было никакого. Когда дело завязано на деньгах, не вполне легально зарабатываемых, многие вещи становятся бессмысленными. Торги, переговоры, конкуренция – мишура для наивных дурачков. Эта моя поездка и встреча с Ивашкевичем – часть мишуры. Все уже договорено и поделено. Это понимал он, это понимал я. Разумеется, открыто он не говорил о своих отношениях с Хорошевским, а даже наоборот, поругивал его при случае, изображая к нему легкую неприязнь. На самом деле здесь он особо не лукавил, поскольку в том, что Хорошевскому надо платить, для него было мало радости, особенно учитывая его аппетиты.

Но в любом случае вся эта показная непричастность всех ко всему, которой на деле нет, не может не раздражать. Нужно иметь достаточно терпения, чтобы слушать каждую из сторон этого многоугольника, их уловки, попытки обвинить кого-то, отвлечь подозрения от себя и прочее. Человек неподготовленный или недостаточно сообразительный в вопросах деликатного общения сразу же начнет совершать ошибки, а когда участвуешь во всем этом или хотя бы находишься рядом, ошибки недопустимы. Правда, надо сказать, с Ивашкевичем мы знали друг друга давно, и, вероятно, именно поэтому он не пытался строить из себя невинность, как это делал тот же Хорошевский, загребая, между прочим, уже не лопатой, но ковшом от трактора. А теперь в этот ковш должны упасть еще и взносы Ивашкевича за то, что ему позволили продать свое оборудование. Собственно потому-то говорить о делах не было никакого смысла: всем все понятно, а я приехал сюда так, для проформы.

Ивашкевич рассказал забавную историю о том, как накануне его жена с ребенком уехала отдыхать куда-то за границу, и по этому случаю он сам решил отдохнуть. Выпив в одном из подходящих заведений, он, поскольку познакомиться там ни с кем не удалось, решил вызвать девушку. Подруга на ночь приехала, они хорошо провели время, и утром, пока он был в душе, она решила, что ей пора уходить, и прихватила с собой его телефон и кошелек. А тут как раз позвонил я, и, как ангел-хранитель, спас его имущество от кражи проституткой.

– Так и думал всегда, что такая фигня когда-нибудь случится. Вот и случилась. Ладно, хоть снотворным этим – как его там? – не напоила. А то бы и деньги еще спиздила. А потому вывод: нехер думать о плохом! Давай выпьем…

Он продолжал застолье, много выпивал и намеревался опять реализовать привычный для себя сценарий: с кем-то познакомиться или кого-то вызвать, если не удастся первое.

Разумеется, он приглашал меня, как старого друга, разделить его безудержное веселье до самого утра, но я, сославшись на усталость, чем в целом его не обманул, а также на необходимость утром рано вставать, чтобы ехать домой, отказался.

На самом деле, кроме того что я действительно устал, мне просто не хотелось. Не хотелось напиваться и не хотелось девочек по вызову.

Я взял такси, уехал в гостиницу, принял душ, лег на кровать, и сон начал обволакивать голову. Мерещились мои теперешние друзья: Ивашкевич, Хорошевский, Чеснок, Прутянов. Ну и друзья у меня. Урод на уроде. Их лица по очереди проплывали передо мной на фоне денег, женщин, выпивки, работы, снова денег, снова выпивки. Друзья. Где же мое детство с его наивной глупой чистотой? Надо думать о хорошем! Была там, давно, одна девочка…

Карась

Едва ли думал он о неоднократно воспетой в книгах и телефильмах блатной романтике и о том, как приобщиться к ней, когда хватался за нож. Да и не могло быть дело ни в книгах, ни в фильмах: книг он не читал совсем, а фильмы, воспевающие романтическую прелесть бандитской жизни, у нас стали снимать гораздо позже, импортных же он и видеть не мог, потому что телевизор вещал только три канала, а видеомагнитофон был неслыханной роскошью.

Романтика тем не менее была, но, скорее, основанная на рассказах старших товарищей, которые, по большому счету, делились на две категории: те, которые отслужили в армии, и те, которые отсидели в тюрьме. Человек, не слишком отягощенный интеллектом, само собой разумеется, как никто другой падок на рассказы людей, которых считает своими товарищами или скорее даже друзьями, вознося, кстати говоря, эту самую дружбу в ранг святыни. Сколько баек на эту тему можно было услышать тогда! Да и сейчас, может быть, их не меньше. Друг никогда не предаст, друг отдаст последнюю рубашку, друг – это больше чем брат, в конце концов, и подобное. И это одна сторона.