Я возвращалась домой и находила его то за учебником английского, мрачноватого и притихшего, то сосредоточенного, просматривавшего российские новости в Интернете, то напряжённого, бродящего из угла в угол, как пойманное дикое животное. Иногда мне удавалось развеять его дурное настроение. Я рассказывала что-нибудь смешное.
– Гриша, представляешь, сегодня на презентации…
И он смеялся, потом подхватывал меня на руки, начинал кружить по квартире. И в итоге мы принимались смеяться, дурачиться, толкаться, пока не падали на кровать и не начинали целоваться.
Но бывали и другие дни. Дни, когда Гриша, видимо, особенно остро в моё отсутствие чувствовал здесь своё одиночество. Я старалась успокоить его, подходила ближе, клала ладонь ему на шею – у линии роста волос.
– Гриша, ну что ты? – спрашивала я. – Что случилось?
– Что случилось? Что у меня могло случиться? – фыркал он. – Я и из дома почти не выхожу.
– Слушай, если ты устал, если тебе нужно побыть одному… – осторожно начинала я. – Ты можешь спуститься к себе, я не обижусь.
– О, спасибо, что напомнила, – едко отзывался он. – Ну точно, ты ведь и об этом позаботилась. Такая предусмотрительная.
Обычно перепалки эти заканчивались тем, что Гриша действительно, хлопнув дверью, уходил вниз. Я же оставалась в своей опустевшей квартире, сидела, прижав ладони к вискам, и боялась даже заплакать. Мне страшно было, что судьба, так щедро вернувшая его мне, сочтёт меня неблагодарной и снова его отберёт. А я была благодарна – за каждый день, за каждый час, что он был со мной. Даже за украденное, выстраданное счастье.
Через час или два он обычно возвращался, садился на пол возле моих ног, обнимал колени, опускал на них голову и шептал, обжигая дыханием кожу:
– Прости, прости меня. Я идиот. Я знаю, ты сняла эту квартиру, чтобы у меня было своё пространство. Я понимаю, ты стараешься, чтобы мне было удобно. Но просто… Просто, господи, я здесь чувствую себя какой-то комнатной собачкой.
У меня конвульсивно сжималось горло, я вцеплялась пальцами ему в волосы и выдыхала:
– Гриша, не смей так говорить! Ты для меня… Ты же знаешь, что ты для меня. Если бы я только могла разорвать этот чертов контракт и выйти за тебя замуж… Но я не могу…
– Я знаю, знаю… – бормотал он. – Прости…
Вот так мы с ним и мирились, и всё шло хорошо до следующего срыва.
Через два месяца состоялся предпремьерный показ второй части «Миражей». Мероприятие должно было проходить в Китайском театре, расположенном на Голливудском бульваре. Из приглашённых здесь были сплошь киношные деятели и журналисты. Но мне удалось надавить на Бет и выбить из неё пригласительный билет для Гриши. Мне просто невыносимо было думать о том, что я снова буду у него на глазах собираться, одеваться, а потом выпархивать из дома этакой прекрасной бабочкой, оставляя его одного. Бет билет достала, но, вручая его, в очередной раз предупредила:
– Рада, ты всё помнишь? Он должен сидеть в заднем ряду, вести себя тихо и не пытаться к тебе подойти.
– Бет, я всё помню, – заверила я. – И Гриша прекрасно всё знает. Не переживай, он не бросит тень на мою репутацию.
Бет посмотрела на меня как-то странно и пожала плечами:
– Ну что ж. Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь.
Я тогда решила, что Бет по обыкновению боится, что мы проявим неосторожность и в прессе поползут сплетни. И лишь позже, уже на самой премьере, мне пришло в голову, что намекала она вовсе не на это.
Мой стилист выбрал мне для этого вечера удивительное платье – струящееся, серое, но при определенном свете начинающее отливать изумрудным. Для Гриши я заказала необходимый по дресс-коду смокинг. Дома, перед тем как выйти из квартиры, мы с ним ненадолго замерли у большого, в полный рост, зеркала, висевшего в прихожей. И у меня невольно перехватило дыхание. Я словно увидела его в первый раз – высокого, стройного, широкоплечего, с тёмными, слегка выгоревшими волосами. В нём было столько истинной красоты и мужественности – в отличие от большинства местных пластмассово-кукольных мужчин. И мне стало невыносимо горько, что мы с ним не сможем появиться на премьере парой.
– Ты такая красивая, – шепнул он мне.
А я помотала головой и прикусила губу, чтобы удержать внезапно подступившие к глазам слёзы:
– Это ты красивый.
Мы спустились вниз, в подземный гараж, остановились на минуту, а потом разомкнули руки. Я должна была отправиться на мероприятие на присланном за мной лимузине. За Гришей же ко входу в дом должно было подъехать такси.
Гриша на секунду перехватил мою руку и, воровато оглянувшись, быстро поцеловал меня в висок.
– Удачи, – прошептал он. – И не нервничай, всё пройдёт хорошо!
– Я не нервничаю, – улыбнулась я. – Скоро увидимся.
Я села в лимузин, и Пит захлопнул за мной дверцу с затемнённым стеклом.