Одна строчка в летописи

— Не успел я домой вернуться и Фросюшку поцеловать, как гонец прилетел от князя великого. Что тут поделаешь? Поехал. Ждал меня князь вместе с Микулой Васильичем и Семёном Меликом. Повторил я слово в слово, что мне дьякон Фёдор с батюшкой наказывали.

— Пусть, собака, идёт, — сказал тогда князь, — только не та Русь ныне, что при Батые была, кровью своею Мамай харкать будет.

А Микула Васильевич-то успокаивать его стал.

— Плохой мир — лучше, чем хорошая сеча, — говорит он, — может, откупимся ныне? Нам бы пока усмирить князя Литовского Ягайло и князя Олега Рязанского. Вот закончим обьединение Руси, а уж опосля и дадим Мамаю по заднему месту?

— Нет, друже Микула! — вскричал Семён, — хватит Орду кормить, пришло время и Руси свободно вздохнуть.

Долго они спорили, забыв обо мне, а я стою пред ними и дыхнуть не смею.

— Так и быть — согласен я откупиться в последний раз, — проговорил,

1. Летопись *Задонщина*.

30

наконец, Дмитрий Иванович, — только чует сердце моё, что не дань интересует царя ордынского, а землица наша. Пошлю к нему посольство, чтобы время выиграть. А пока посольничать будем, я дружину крепкую сберу.

Князь постоял молча, задумавшись, потом пристально посмотрел на меня и сказал:

— Захарий! Поедешь к Мамаю посольником моим?

— Ох и напужался я! — заулыбался своему воспоминанию Захарий.

— Яки можно? — отвечаю я князю. — Посольники все из бояр великих, мужи толковые и учёные, а я кто?

— Не скромничай. Справишься! Вон какую службу великую Руси своим известием сослужил. Молод — не беда. Я вижу: ты — муж достойный и не по годам сообразительный, — говорит князь. — Повезёшь подарки дорогие и молвишь Мамаю так: князь Дмитрий Иванович челом тебе бьёт и мира вечного желает. Собирает, дескать, он посольство великое к царю Мамаю и всё из бояр знаменитых. Привезут они дань Орде, какую он скажет. Ну, а далее, тяни время и морочь ему голову небылицами чудными о любови князя к Орде Золотой…

— Пусть Мамай и ждёт моё посольство и дань, — рассмеялся тогда князь, а я тем временем дружину сбирать буду. Что скажешь, друже Семён?

— Правильно, Дмитрий Иванович, — поддержал его Мелик, — а я дам Захарию пятнадцать своих орлов — соглядатаев, пусть они силу ордынскую подмечают. А в ночь пошлю отряд особый за Дон — реку: неплохо было бы языка заарканить из князей ордынских. Как, Дмитрий Иванович?

На том и порешили тогда, а наутро поехал я посольничать. Разодели меня, как царевича, злата много дали и браги крепкой. Чтобы Мамая поить. Семён Мелик дал мне лучших людей своих и двух толмачей.

В землях рязанских князя Олега его дружина нас перехватила. Узнал князь Олег, что к Мамаю я еду и что я — особый посол князя и спрашивает меня:

— А знает ли князь Московский, что Мамай по осени, когда крестьяне урожай снимут, на его идти собирается?

— Почём же мне знать? — говорю ему, — Дмитрия Ивановича и спрашивай.

31

— Знает, видимо, коль посольство к Мамаю не в срок отправил — говорит он мне, — только того не знает Дмитрий Иванович, что князь Литовский Ягайло на помощь Мамаю собрался. Восемьдесят тысяч латников хочет с собой привести. Так и передай это князю. А ещё передай, что я тоже пообнадёжил Мамая своею дружиною. Только скажи Дмитрию Ивановичу, что человек я православный и не Иуда. Не стану я Мамаю против Руси служити. Но… и за него, князя Московского, ворога своего, стоять не буду.

Отпустил он меня, а я человека к Семёну Мелику послал со словами князя Олега…

Ну, а потом, за Доном великим повстречали мы дозор ордынский и отвели они нас в степь к обители царя Мамая. Хорошо он меня принял. Да и как же иначе? Я много подарков дорогих привёз.

Три дня мы с ним бражничали. Он и девок своих мне предлагал.

— Краси-ивые все, — тихо сообщил Захарий Никите, чтобы не слышала жена и, покосишись на Ефросинью, громко добавил, — православный я, чай, и венчаный — даже взглядом оную не окинул. Вот! Моя — то лебёдушка мне дороже и краше всех по ныне.

Пока я бражничал, люди Семёна всё примечали: и людишек прибывающий в стан, и само число ратников в стане, и обоз ихний из скольки телег состоит.

На третий день распрощались мы с Мамаем.

— Буду ждать посольство и дань от князя московского, — сказал он на прощанье.

Сам улыбается мне, по плечу хлопает и приговаривает:

— Хорош урус, хорош. Возвращайся ко мне, я тебя мурзой сделаю и жён дам — сколько пожелаешь.

С тем я и отбыл назад.

Вьехали мы в Залесскую сторону — грады русские не узнать. Загудела Русь, словно на пожаре. Набаты бьют, как будто праздник великий грядёт, а не смерть лютая. Мужики вооружаются, посадские для них кольчуги плетут, ковали мечи булатные справляют, купцы снедь дармовую свозят. Со всех сторон необьятной Руси люд прибывает спеша друг пред другом за Русь-матушку свои животы положить. Страсть господня! И весь этот мир из городов русских в Коломну направляется, куда князь

32

Дмитрий Иванович приказал быть всем к 15 августу.