Одна против всех

— Да ладно, — в глазах Лысого появился испуг, он заерзал на стуле и стал наливать Толстяку вино, — не она первая, не она последняя. Будут еще, сами знаете. Просто вас долго не было, вот я и решил…

— Здесь не ты решаешь, Лысун! — рыкнул Толстяк грозно. — Ты решай у себя на хате, а не здесь, понял? Я тебе не за это бабки плачу. — Он поднял бокал. — Ладно, давай Заврага помянем. Добрый был боец. — Он посмотрел на меня. — А ты чего не пьешь, шлюха? А ну-ка бери бокал!

Изобразив крайнюю растерянность и испуг, я схватила бокал и потянулась к нему чокаться.

— За покойников не чокаются, дура, — отстранился он и залпом выпил.

Только теперь я поняла, в какое положение попадают несчастные девчонки, которых так же, как и меня, обработал лысый ублюдок по кличке Лысун. Они приобретают статус подножной грязи, с которой обращаются соответствующим образом, отмыться от такого, наверное, нельзя будет до конца дней.

Принесли горячее, мы начали молча есть. Иван Иваныч, чавкая, пережевывал мясо и время от времени тяжело вздыхал, думая о чем-то своем. Лысый бросал на него тревожные взгляды и нехотя жевал. Я, пользуясь возможностью вкусно поесть на дармовщинку, уплетала телятину, запеченную в тесте с грибами, за обе щеки, не обращая ни на кого внимания.

— Извините, у вас спичек не будет? — услышала я над собой знакомый голос и чуть не поперхнулась — у стола с незажженной сигаретой в руке спокойно стоял мой босс и вопросительно смотрел на Лысого, рядом с которым лежала зажигалка.

Бросив на него презрительный взгляд, Лысун процедил:

— Мы не курим, земляк. Давай, вали отсюда.

— А хамить-то зачем? — обиженно пробурчал босс и отошел.

Интересно, зачем его сюда принесло? Решил вблизи рассмотреть негодяев, с которыми предстоит иметь дело? Или что-то задумал? Аппетит мой тут же улетучился, я отодвинула тарелку и взялась за кофе.

— Когда мы освободим Россию от этой швали? — тяжко вздохнул Иван Иваныч. — Поесть не дадут спокойно. Быдло, понимаешь, на спички денег нет…

— Они сами отомрут, — уверенно сказал Лысый, — как исчезающий вид. Передохнут с голоду. А нет, так мы поможем.

— Во-во, одна надежда на вас, — усмехнулся Толстяк и тут же набычился. — Запомни, Лысун, не для того мы власть брали, чтобы вам, уркам, ее отдавать. Мы будем править, а вы как пахали на нас, так и будете пахать.

— А я что, я ж не спорю, — захлопал глазами урка и поспешил перевести разговор в другое русло. — Так вы ее прямо сейчас увезете или ей дома сидеть ждать? Я о Марии.

Толстяк посмотрел на меня.

— Вечерком привози ее ко мне на дачу. И еще пару-тройку штук. Там друзья соберутся, будем решать, что дальше делать.

— Заметано. Вам каких: брюнеток, блондинок, шатенок?

— Без разницы, лишь бы были.

— А когда за эту заплатите?

— Сказал же: все вечером! — раздраженно бросил Толстяк. — Господи, почему все урки такие тупые…

— Да нет, как скажете, так и будет. — Лысый хмуро поднялся и глянул на меня. — Идем, провожу тебя до машины.

Когда мы проходили по залу, я украдкой поискала глазами Родиона, но его уже нигде не было.

— Ну, теперь поняла, с какими важными людьми будешь иметь дело? — спросил Лысый, когда спускались по лестнице.

— А кто он такой, этот Иван Иваныч? — наивно спросила я.

— Почти министр, — гордо ответил Лысый. — Боже мой, кто бы мог подумать еще пять лет назад, что я, простой уркаган, буду сидеть в «Праге» за одним столиком с министром! Я тогда сидел на нарах и мечтал о пачке чая, а теперь вот…

— Да, многого добились, — усмехнулась я.

— Тебе, дурочке, такое и не снилось. Сейчас поедешь домой и будешь сидеть там, пока не позвонят. Назовут пароль: «Картина еще не готова?» Если у тебя все нормально, ответишь, что готова. Если что-то не так, скажешь: не готова. Все ясно?

— А что может быть не так?

— Знаешь, что такое форс-мажорные обстоятельства?

— Знаю: землетрясение, наводнение, пожар, цунами, извержение вулкана…

— Вот это и подразумевается. Все остальное в учет не принимается. За обман — строгое физическое наказание. Помни, мы за тобой постоянно наблюдаем и все будем проверять. Не советую тебе изворачиваться и лгать — после сама же и пожалеешь. Ничего, втянешься, свыкнешься, потом самой понравится.

Он усадил меня в машину, а сам остался на стоянке и еще долго смотрел мне вслед с какой-то пришибленной тоской в глазах. Мне почему-то стало его жалко: после того, что мы с боссом сделаем со всей этой бандой высокопоставленных сластолюбцев, его вряд ли оставят в живых. Если, конечно, он не погибнет во время самих разборок…

…Родион был на седьмом небе от счастья. Наконец-то хоть что-то прояснилось и встало на свои места. Внимательно выслушав пересказ моей застольной беседы, он глубокомысленно поднял вверх указательный палец и изрек:

— Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю. Теперь я знаю, как мы разбогатеем, Мария. Эти сукины дети сами плывут к нам в руки, и с нашей стороны будет просто невежливо отказать им в разоблачении.

— Что ты задумал, Родион? — спросил Шура, махровой тряпочкой надраивающий линзу объектива.