Одна против всех

— Опять начинаешь? — Босс был хмур, как осенняя туча. — А ты подумал о том, что они теперь от нее не отстанут? Да Бог с ней, она в офисе отсидится, а как быть с остальными девушками, которым негде спрятаться? Ты пробовал встать на их место? Кто им поможет, кто их защитит от этих лысых отморозков? Никто, Шура, понимаешь, ни одна живая душа им не поможет. Сколько их сейчас живет в постоянном страхе, трясется по ночам в ожидании проклятых звонков. А сколько таких еще будет, сколько поймают эти ублюдки и силой унизят в своем притоне, ты об этом подумал, Шура? — Гневный голос Родиона звучал тихо и ровно, однако Шура все больше и больше мрачнел, сжимаясь под тяжестью жестоких аргументов. Босс продолжал: — Зачем, скажи, ты явился к нам вчера? Не для того ли, чтобы помочь несчастным девушкам и своим коллегам фотографам? Так какого дьявола ты сейчас идешь на попятный — страшно стало? Конечно, страшно, я же помню, как ты драпал сегодня с кладбища, когда только увидел издалека этого Лысого. Ты думал, что работа сыщиков — это копание в грязном белье? Нет, родной, для того чтобы бороться с ублюдками, ворами и убийцами, нужно иметь мужество встретиться с ними лицом к лицу и победить в открытой схватке. Или умереть, если силенок не хватит. И далеко не у каждого хватит смелости заниматься тем, чем занимаемся мы с Марией. Эта хрупкая, как ты говоришь, девчушка, прошла через такое, что тебе не снилось и в страшных кошмарах. Она уже три раза спасала меня от смерти, убила бандитов больше, чем ты их видел в своей жизни, Шура. Я доверяю ей, как никому другому, и думаю, что немного знаю ее. Мы с ней понимали, на что шли, когда брались за свое дело, а ты, Шура, просто решил с бодуна поиграть в благородство, вспомнить о ближних, о которых раньше почему-то никогда не думал. А тут не игры, дорогой, тут с огнем имеешь дело, по тонкой грани ходишь, где на одной стороне жизнь, а на другой смерть, и другого не дано. Иначе нужно бросать это все и идти в фотографы. Поэтому если не чувствуешь в себе сил справиться со своими эмоциями, то лучше уйди. Тебя никто не осудит. Но мешать нам не нужно.

Босс замолчал, налил себе виски и выпил. Я сидела и со страхом ждала Шуриной реакции на слишком нелицеприятный монолог Родиона. Шура поднял голову. В его взгляде, которым он мельком окинул нас, что-то неуловимо изменилось. В нем появилось нечто похожее на уважение. Вдруг он улыбнулся, как прежде, шевельнул усами и весело проговорил:

— Да ладно, расслабьтесь, давайте лучше выпьем. А завтра всех этих гадов прищучим.

Босс внимательно посмотрел на него, скупо усмехнулся и бросил:

— Наливай…

Глава 6

Мы сидели с Лысым вдвоем за столиком на втором этаже ресторана «Прага», пили легкое французское вино и смотрели через окно на дефилирующих по Старому Арбату праздных прохожих. Именно сюда, а не в притон, как думал Родион, меня привезли сегодня утром, когда я ровно в одиннадцать часов вышла из подъезда и села в подкативший темно-синий «Ауди». Меня проводили прямо до столика, где уже сидел облаченный в светло-серый костюм Лысый, имени которого я до сих пор так и не узнала. Лысый был совсем не похож на себя. Куда-то подевалась его мерзкая ухмылка, в глазах стояла тоска и даже голос слегка изменился, стал чуть мягче и теплее. Вот уж не ожидала увидеть его таким! С самого начала, как только я устроилась напротив него, он завел разговор на отвлеченные темы, а я сидела и гадала, к чему же он клонит. Но пока ничего определенного понять не могла.

— В России наступают тяжелые времена, Мария. Все рушится, летит вверх тормашками, трещит по швам, лопается как мыльные пузыри и падает в пропасть. А ведь мы создавали все это годами. И я уверен, что вскоре будет еще хуже, хотя, казалось бы, дальше уже некуда. Близится конец света. Ты веришь в конец света, Мария?

— Верю, — ответила я, выпустив ему в лицо струю сигаретного дыма, — если это означает конец таким подонкам, как вы.

Он болезненно скривился, морщины на его лице стали еще глубже и неприятнее.

— При чем здесь я, детка? Ты оглянись вокруг: одни мерзавцы, куда ни плюнь. А те, кто не смог стать мерзавцем в силу собственной ничтожности, строят из себя добродетельных. Думаешь, кто-нибудь сейчас откажется от денег? Да ни за что на свете! Мы можем купить кого угодно, хоть Папу Римского, если захотим. За бабки мы покупаем ваши души, а вы еще благодарите нас за это. На наших праздниках выступают самые известные звезды эстрады, кривляются перед нами из последних сил, лишь бы отработать обещанную им награду. И ведь, заметь, поют что-то о душе, любви, о прекрасном и вечном… Шваль, дешевка! — Он наполнил бокалы и отхлебнул немного. — Не верь тому, кто говорит, что деньги не главное в жизни. Или он лицемерит, или просто не может эти деньги заработать. Деньги — это прежде всего кусок хлеба, а без него человек долго не протянет, Мария. Вот ты сама нуждалась когда-нибудь, жила впроголодь?

— Было дело.