Одна ночь

Яннус подошел к Дагмар и предложил поиграть в ладоши. Они проделывали это быстро, с соблюдением всех правил. Дагмар звонко смеялась. Койт жалел, что сам не додумался до этого. Маркуса смех Дагмар злил.

Юлиус Сярг спросил, есть ли охотники на петушиный бокс. Маркус принял вызов. Сярг с удивительной легкостью прыгал на одной ноге и ловко увертывался от наскоков Маркуса. Через две-три недели у него и осталась одна нога, та самая, на которой он сейчас скакал. Маркус два раза подряд проиграл Сяргу и помрачнел еще больше. Сярг вызвал на бой также Хельмута Валгепеа, но тому не хотелось снимать рюкзак.

Койт досадовал, что Сярг одержал верх. Однако досчитал до десяти и сказал себе, что неважно, кто выиграл. В действительности же ему вовсе было не все равно.

Боцман сказал Койту, что он славный ходок. От удовольствия Альберт зарделся.

Яннус и Дагмар закончили игру. Лицо Дагмар раскраснелось. Маркус это заметил, хотя была ночь и шел снег. Заметил потому, что они стояли неподалеку, в каких-нибудь двух метрах. Совсем близко к Яннусу и Дагмар он не подошел, заговорил с Хельмутом Валгепеа, который сладко позевывал. К Яннусу и Дагмар подступил Сярг.

- У вас мощный бас, - похвалила его Дагмар,

- Какой там мощный...

- Стоило бы учиться пению.

- Да уж пиво добавило басов,

- А что, талант нераскрытый.

Последнее сказал Яннус - Маркус не пропускал ни слова, хотя сам разговаривал с Хельмутом.

- "Сижу в подвале я глубоком, над бочкой, полною вина", - снова запел Сярг.

Глафира Феоктистовна опять оглянулась, Голова ее дернулась быстро, как у воробушка. Сярг допел бражную песню до конца.

- Браво! - воскликнула Дагмар.

Веселость эта показалась Маркусу неуместной. Он сердился на Дагмар, но больше на самого себя.

Боцман Адам объявил, что перекур кончился, пора идти дальше.

Яннус и правда забрался на дровни. Кое-как примостился возле женщин. Глафира Феоктистовна даже глаз.ом не повела, еще меньше почувствовал седока мерин, который, как уже говорилось, был сильным конем.

Теперь позади всех плелся Маркус, будто и впрямь обменялся ногами с Яннусом. Ноги, конечно, несли его не хуже прежнего, были послушными и шли, как ему нужно было. Сейчас Маркус хотел остаться один, его раздражали и Койт, и Сярг. Бесило, что Яннус возвеличивал робость, даже Валгепеа и тот действовал бы ему сейчас на нервы. Но меньше всего он был доволен собой. Держал вот язык за зубами и проклинал за это и себя и Яннуса, а теперь, когда высказал все, что думал о Юхансоне, снова был недоволен собой.

В одном Дагмар права - он не терпел Юхансона, Этот деятель всегда вызывал у него антипатию - Маркус не выносил его непринужденного обращения, светского лоска, его способности сближаться с людьми, явного стремления оставить у всех приятное впечатление о себе, его шуток, даже рукопожатия, которое, по мнению Маркуса, было неестественно крепким, его самоуверенности. А самоуверенным Юхансон был всегда, выступал ли он на первых городских партсобраниях или позднее на республиканских совещаниях, он частенько брал слово, и его выступления, как правило, обращали внимание. На собраниях в учреждениях, в театре, в ресторане, при случайных встречах нигде Бернхарда Юхансона не покидала уверенность в себе. Теперь, уже по прошествии времени, Маркусу вдруг показалось, что на той встрече Нового года он видел в Бедом зале "Эстонии" Бернхарда Юхансона, который чувствовал себя там как рыба в воде. Он улыбался и шутил. Дагмар явно была рядом, тогда Маркус еще не знал ее. Компания их состояла, как и положено, из трех мужчин и трех дам, - сейчас, спустя время, все это вспомнилось Маркусу.

Самоуверенность не покидала Бернхарда Юхансона и в истребительном батальоне. В первые дни он по-прежнему улыбался и шутил, со всеми передруж-ился, хлопотал, вмешивался в дела и распоряжался с естественной непринужденностью. Чем труднее становилось положение, тем самонадеяннее он старался вести себя, только это уже была деланная самоуверенность, бравада, которая скрывала растерянность. Так теперь думал Маркус.

Маркус сказал себе, что не выносил Бернхарда Юхансона именно из-за этого позерства и притворства, которые он ощущал интуитивно, видимо с самого начала. У него есть право думать о Бернхарде Юхансоне самое плохое. Но было ли у него право сообщать о своих сомнениях Дагмар? Почему он это сделал?