Одна минута и вся жизнь

Серафима сверкнула глазами и вышла, хлопнув дверью. Дана обессиленно опустилась в кресло. Она голодна, ей хочется спать. Просто лечь и уснуть, потому что в комнате тепло и уютно. А в лесу было чертовски холодно и страшно. Дана раздевается и идет в душ. Что было потом, она плохо помнит. Проснулась она уже затемно. Шевельнулась, открыла глаза — так и есть, Сима снова подсоединила ее к капельнице. Дане все равно. Она опять проваливается в сон. Краем сознания она понимает, что надо думать о завтрашнем дне, о том, как все пройдет, но у нее на это нет сил.

Она засыпает, и ей снится, что Стас качает ее на качелях. Рядом сидит Аннушка. Дана прижимает девочку к себе, Аннушка хохочет и кричит: «Еще, папа, еще!» Дана чувствует такое облегчение, такое невероятное счастье. «Слава богу, это все неправда, мне просто приснилось, никто не умер, они со мной». Дана прижимает к себе дочку, целует ее родную головку, а Стас смотрит на них влюбленными глазами и раскачивает их все сильнее. На перилах беседки греется Кошка. Солнце пригревает, Кошка блаженно щурится.

Дана просыпается, счастливо смеясь. Серое утро заглядывает в окно. Смех умирает в груди. Она смотрит вокруг и видит знакомую комнату. Ей становится тяжело, ведь только минуту назад все было хорошо, Стас и Аннушка были рядом, Дана еще чувствует запах волос своей девочки и мимолетное прикосновение руки Стаса. Она плачет горько и беззвучно, моля Бога о том, чтобы в эту минуту никто не вошел, потому что эту боль нужно пережить в одиночестве. Забраться подальше и переждать. Боль не уйдет, но ей надоест, и она затихнет, и можно будет функционировать дальше.

«Это чтобы у меня сегодня не дрогнула рука, чтобы ни тени сомнения не появилось в моей душе. Чтобы я вспомнила, кого отнял у меня господин Градский. Отнял у меня моего детеныша. Отнял наши жизни. Так пусть узнает, как это — жить мертвым. Пусть сам почувствует это».

Дана поднимается и подходит к окну. Снег падает и падает, снежинки уютно ложатся на деревья и крыши. Дане припомнилось, как они вчетвером любили гулять под снегом. Они ходили по странно притихшему Третьему участку, а снег ложился им под ноги, накрывал их шапочки, путался в Таниных ресницах. И было так хорошо и спокойно от ощущения своей общности. Они почти не разговаривали, прислушиваясь к миру. Это тоже — из сна о счастье.

— Ты уже проснулась? — Родька заглянул в комнату, и хрустальная сказка тихо скончалась. Дана вздрогнула от неожиданности. — Идем, поедим.

Она набрасывает халатик и шлепает в столовую. Сима постаралась, еды хватает.

— А Виталька где?

— Сказал, привезет тебе отвратительно дорогую шубу и платье. Ты сегодня идешь на светское мероприятие. Никогда не бывал на такой тусовке, — отвечает Родька.

— Я тоже. А где тот, другой, парень?

— Которого ты изрешетила? — Родька ухмыляется. — Сима сказала, что твой красавчик решил эту проблему. Приехали какие-то ребята и увезли его. Этот Виталик влюблен в тебя по уши, знаешь?

— Мы с ним знакомы всю жизнь.

— Понятно. Ты ничего не хочешь мне рассказать? Честно говоря, я умираю от любопытства.

— Расскажу. Но не сейчас, а после того, как дело будет сделано.

— Все тайны, тайны! — Родька скорчил смешную гримасу, что не пошло на пользу его избитому лицу. — Черт, больно!

— Не кривляйся.

— Сима сказала, что нам обоим невероятно повезло.

— Тебе — гораздо меньше.

— Чья бы мычала…

Так, переругиваясь, они съели завтрак. В дверь позвонили, Дана вздрогнула.

— Подожди, не открывай!

— У тебя паранойя. — Родька недовольно морщится. — Это, наверное, приехали твои наряды.

Дана достает «беретту» и прячется за шкаф, стоящий в прихожей.

— Осторожно.

— Это ты осторожно, не пристрели случайно меня или Виталия.

Родька открывает дверь. В образовавшуюся щель тотчас втискивается объемный пакет, и Виталькин голос недовольно бубнит:

— Данка, осторожнее с оружием.

Она, плюнув, уходит в комнату. Ей хочется лечь и уснуть и снова увидеть тот необыкновенно явственный сон, почувствовать рядом Стаса и доченьку. Аннушка… Дана снова вспоминает тот день, когда ее малышка вошла в школьный двор, окутанная розовым шелком, а ее локоны золотились на солнце. И все взгляды обратились к ней. А в дверях она обернулась и помахала рукой. Она стояла в темном проеме двери, она вошла туда. Из света — в темноту.

«Кто знает, может быть там, за гранью, тоже свет? Может, тот мир и вправду лучший? Но как же так? Ведь разлука — это очень больно…»

— Вот, дорогая, смотри, что я для тебя купил. Примерь.

Виталий и Родька вносят в комнату ворох каких-то пакетов. Дана нехотя поворачивает голову. Баснословно дорогая шиншилловая шуба, несколько вечерних платьев, белье и туфли. Она должна как-то отреагировать, и это ее раздражает. Она хочет остаться одна. Она понимает, почему некоторые люди бросают все и уходят жить отшельниками. Иногда ближние — это кара небесная.

— Спасибо, Виталик. Но прежде чем примерить, я должна сходить в парикмахерскую.

— Я тебя отвезу.