Одиссея Северцева

Северцев, уже полностью адаптировавшийся к темноте, направился в глубину хода, ведущего в недра пирамиды. Мысль, что пирамида стоит здесь тысячи, а то и десятки тысяч лет, заставляла нервничать и будила воображение.

Ход превратился в широкий тоннель, уходящий, казалось, в бесконечность.

– Мы идем уже минут десять, – приглушенно заговорил Дмитрий. – Метров шестьсот прошли, давно должны были быть в центре пирамиды.

– Есть другие варианты?

Храбров промолчал.

Прошли еще около ста метров, еще сто и еще. Остановились, озадаченные необычным эффектом, прислушиваясь к гулкой тишине подземелья, ощущая ледяной холод стен.

– Вот свинство! Как ты себе это объясняешь? По моим ощущениям, мы уже должны были пересечь всю гору и выйти с другой стороны.

– Значит, работают какие-то пространственные эффекты. Вспомни свое прибытие: ты пропал три месяца назад, а для тебя прошло всего несколько дней.

– Неделя.

– Это не простая пирамида. Непонятно, почему Вексельман назвал ее Маяком, но ее назначение необычно. Никого внутри ее не хоронили. И вообще мне кажется, что тоннель нам только кажется.

Дмитрий фыркнул.

– Кажется, не кажется, ниточка завяжется. Но ощущения у меня почти такие же. Идем дальше?

Северцев зашагал вперед.

Продвинулись еще на двести метров.

Ход по-прежнему тянулся вдаль, прямой и широкий, как тоннель метро, и не собирался заканчиваться.

Северцев остановился.

– Чего-то мы не понимаем.

– Эмоции.

– Что?

– Мы воспринимаем этот коридор эмоционально, как обычный штрек или пещеру. А он заканчивается в центре горы. Должен заканчиваться! Значит, надо настроиться на конец.

Теперь фыркнул Северцев:

– Это ты хорошо сказал – про конец.

– Я имел в виду…

– Я понял. Давай на самом деле представим, что мы дошли.

– До чего?

– До кондиции. То есть до центра Маяка. Или что оно там собой представляет на самом деле.

– И что будет?

– Не знаю.

– Конкретное предложение.

– У тебя есть другое?

– Нет.

– А если ничего не получится?

Северцев подавил вспыхнувшее раздражение.

– Вернемся.

– Хорошо, давай попробуем. Каким ты видишь этот… центр?

– Договариваться не будем, пусть работает фантазия. Правильно представим – сработает.

Дмитрий поскреб макушку.

– Слишком все просто.

– Что – все?

– Слишком просто мы сюда проникли. Слишком легко охрана сдала нам эту штуковину. Слишком просто она обустроена. И так далее, и тому подобное.

– Предлагаешь не ставить эксперименты? Возвращаемся?

– Нет, возвращаться, не закончив дело, не в моем характере. К тому же я теперь не уверен, сможем ли мы вернуться. Давай испытаем твою идею.

Они замолчали, пытаясь нащупать «то, не знаю что», и настроиться на «выход в иное измерение».

У Северцева появилось ощущение, что он участвует в какой-то игре, что все делается понарошку, и стоит только крепко зажмуриться и открыть глаза – он окажется дома, у стола или на диване. Он даже улыбнулся сам себе, понимая, что никакой игры нет и все, что происходит, происходит в реальности. И все же, как говорил учитель? На самом деле в мире не семь чудес света, а гораздо больше. Просто мы привыкли к ним и порой даже не замечаем. Ну разве не чудо первое советское средство после бритья – газета? Или резинка для трусов? Или горячий пирожок с повидлом? Никогда не угадаешь, с какой стороны повидло вылезет. И бесплатная медицина – чудо. Граненый стакан в автомате с газировкой – тоже чудо. И знаете почему? Потому что их тогда не крали!

Северцев снова улыбнулся.

Пусть учитель рассуждал с сарказмом, и нынче пришли иные чудеса, главное в них – вера в сами чудеса. Неослабевающая с годами. Почему бы не поверить, что откроется дверь в пещеру с сокровищами? Сим-сим, откройся!

Он представил, что в воздухе проступает сияние, формируется в прямоугольник, дверь открывается…

Шумно выдохнул Дмитрий.

По тоннелю действительно разлилось сияние, выжигая мрак и стирая грубые полосы стен тоннеля, пола и потолка. Задрожав как мыльная пленка, стены исчезли.

Путешественники оказались в конусовидном зале со столбчатыми, образующими готический рисунок стенами. Там, где стены сходились, над центром зала, в его потолке была трехметровая дыра, переходящая в колодец. Зал был абсолютно пуст, но воздух в нем, светящийся как бы сам по себе, ощутимо вздрагивал и метался. В центре зала то и дело возникали призрачные жилы и струи, соединяющиеся на миг в световые объемы и фигуры немыслимой красоты, которые тут же рассасывались, исчезали.

– Мама родная! – произнес Дмитрий, озираясь. – Я уже где-то видел нечто подобное.

Северцев смолчал. Он ждал какой-то реакции необычного сооружения, но она – реакция – превзошла все его ожидания.

Захлопали крылья.

Оба подняли головы.

Из дыры в потолке спустилась огромная черно-белая птица, сделала круг над ними.

– Орлан! – тем же севшим голосом произнес Дмитрий. – И его я видел.

Птица проклекотала фразу на своем птичьем языке, словно поздоровалась, и села на нечто невидимое в центре зала, по-прежнему текучее и эфемерное.