Одинокий лыжник

Пытаться уснуть было бесполезно, и я решил продолжать начатый мною вечером очередной отчет Инглезу. Открыв машинку, я уже было намеревался вынуть из нее лист бумаги, на котором ранее начал печатать, как обнаружил, что его верхняя часть, надорванная и испачканная, оказалась защемленной между крышкой футляра. У меня давно уже выработалась привычка, закрывая машинку, обязательно регулировать валик так, чтобы не повредить бумагу, если я оставлял ее в машинке. Я не сомневался, что кто-то открыл машинку и прочитал мой отчет. Я тут же тщательно осмотрел комнату. Все мои вещи оказались на месте, но кое-где были чуть сдвинуты - флакон с чернилами на дне чемодана лежал на боку, некоторые письма в папке переложены, а кое-какая мелочь, не там, где раньше. Керамикос, несомненно, обыскал комнату, но зачем он оставил открытой дверь? Может быть, он пытался напугать меня?

Меня беспокоило только то, что Керамикос прочитал мой отчет Инглезу. К счастью, я не указал, кому он был адресован, и он вполне мог сойти за безобидный дневник, который, однако, свидетельствовал о моей заинтересованности во всем происходящем здесь, я встревожился, вспомнив было о телеграмме Инглеза, но она лежала у меня в бумажнике вместе с фотографией Карлы.

Сев за машинку, я закончил отчет Инглезу, включив в него события ночи.

После короткого сна я спустился к завтраку и застал внизу Мэйна., сидевшего за пианино.

—      Узнаете, Блэйр! — оживленно спросил он, наигрывая мелодию.

— Конечно, «Музыка на воде» Генделя.

Мэйн одобрительно кивнул. Играл он превосходно,

—А как вам нравится на завтрак Россини? — спросил он и тут же, не дожидаясь ответа, заиграл увертюру из «Севильского цирюльника». Жизнерадостная музыка наполнила комнату, залитую утренним солнцем.

—      По-моему, в этой увертюре больше Италии, чем в работах всех итальянских композиторов, взятых вместе, заметил Мэйн. — Она так же жизнерадостна, как наша Анна. Вы узнаете это место, Анна? — обратился он к официантке, начиная играть начало первого акта. Кокетливо нагнув голову, девушка прислушалась, затем утвердительно кивнула. — В таком случае, спойте нам, — предложил Мэйн. Анна пыталась отказываться, но Мэйн, настоял и она запела приятным сопрано.

—      Вот что значит итальянская кровь! — воскликнул Мэйн, но тут же, без предупреждения, переключился на сцену с аббатом. — Хоть Анна и добрая католичка, но только итальянцы могут издеваться над своей церковью, так как композитор... Слушайте, появляется глупый жуликоватый аббат.

Мэйн проиграл всю сцену и повернулся ко мне.

—      Вчера вы сводили меня на этот аукцион и предоставили возможность хорошо позабавиться. Что вы делаете сегодня, мистер Блэйр? Я хочу поблагодарить вас и приглашаю пройтись со мной на лыжах. Как вы относитесь к тому, чтобы подняться со мной на Кристалло?

—      С-удовольствием, но я должен поработать...

—      Чепуха! Поработаете вечером. Вам не помешает взглянуть на настоящую вершину. Я покажу вам ледник и несколько чудесных склонов, с которых зачастую падают лавины. Ваш толстый дружок снимает лишь обычные лыжные трассы. Вы же должны познакомиться с настоящими горами, представляющими замечательный фон для хорошего фильма.

— Честное слово, мне нужно работать...

— Боже мой, вы слишком серьезно относитесь к жизни! - воскликнул Мэйн, пожимая плечами. — Ну какое имеет значение, если вы не поработаете один день?! Вам следовало бы родиться в Ирландии, и тогда вы жили бы куда веселее и беззаботнее. — Он повернулся к пианино и заиграл одну из вещей Эльгара, изредка насмешливо поглядывая на меня, а затем исполнил какую-то легкую ирландскую мелодию, после чего заметил: — Если передумаете, учтите, я выйду часов в десять.

Между тем, начали появляться и остальные обитатели гостиницы, привлеченные музыкой и ароматом яичницы с ветчиной. Увидев их, Мэйн переключился на Верди и заиграл опять что-то серьезное. Никакого интереса к музыке не проявил лишь Джо. Выглядел он усталым и желчным.

—      Ну зачем нужно спозаранок поднимать этот проклятый шум? За завтраком не переношу ни музыки, ни болтовни - прошептал он мне на ухо. При солнечном свете лицо Джо было серым, большие мешки выделялись под глазами.

После завтрака, с первыми санями, мы получили почту. Мне пришла следующая телеграмма от Инглеза:

ПОЧЕМУ РАНЕЕ НИЧЕГО НЕ СООБЩАЛ МЭЙНЕ КЕРАМИКОСЕ ВОПРОС НЕМЕДЛЕННО ПОЛНУЮ ИНФОРМАЦИЮ ТОЧКА ИНГЛЕЗ.

Спустя несколько минут ко мне подошел Мэйн. Он был уже в лыжных ботинках и с небольшим рюкзаком за плечами.

—      Ну, Блэйр, решились? Мы можем не тратить целый день на эту прогулку, а вернуться часам к трем. Соглашайтесь! Одному ходить на лыжах скучновато.

Я заколебался. Мне действительно нужно было поработать, но, с другой стороны, не хотелось целый день торчать в «Кол да Варда». Инглез требовал информацию об этом человеке, и сейчас мне предоставлялась возможность узнать о нем хоть что-нибудь.

— Ладно, пойдем, — согласился я. — Минут через десять буду готов.

—       Чудесно! Я велю Альдо приготовить ваши лыжи.