Одиночество в сети. Возвращение к началу

Надя даже не понимала, как часто вызывает в нем волнение. Не знала, наверное, что таким образом еще сильнее привязывает его к себе. Ляпнула что-то невпопад, как сейчас, что он самый главный, приготовила ему томатный суп с самой тонкой лапшой, как он любит, отправила эсэмэску с напоминанием, чтобы он не забыл куртку, потому что обещали дождь. Но это еще не все. Она пополняла его счет в телефоне, потому что знала, что он забывает об этом, продлевала электронный проездной или напоминала письмом, что в четверг у его отца день рождения. И каждое такое сообщение оказывалось поводом для сильного волнения.

Он взглянул на черно-белую фотографию в рамке, остановил взгляд на улыбающемся лице девочки. Задумался.

Когда же она была так счастлива? Сколько ей тогда было лет? Двенадцать? Не больше. Я никогда ее об этом не спрашивал. К бабушке, в дом номер восемь, они вернулись с отцом из Гамбурга, когда ей было одиннадцать. Когда отец умер, она заканчивала начальную школу, а когда сей мир покинула овдовевшая бабушка Сесилия, Надя сдавала экзамены. В восемнадцать она осталась одна. Совсем одна. У ее отца не было ни братьев, ни сестер. Семья бабушки Сесилии так и не вернулась из Сибири. Надя знала несколько адресов. Писала туда и по-польски, и по-русски, но ответа так и не получила.

Так что дом, который Сесилия перед смертью переписала на нее, ей ни с кем делить не пришлось. А вот за пенсию покойного отца пришлось повоевать. Почти два года, с немецким Управлением социального страхования. Так, после окончания средней школы она осталась с домом, полным воспоминаний, без близких и без денег.

Она хотела убежать. Как можно дальше. Сдала дом по себестоимости в обмен на уход за садом и вернулась в Гамбург, теперь уже как совершеннолетняя гражданка Польши. С одним чемоданом она сошла на той же станции, с которой они с отцом уезжали.

Как бездомная гражданка Германии обратилась в соответствующее ведомство. Ей повезло: принимавшая ее документы сотрудница оказалась полячкой. Сначала она не могла понять, почему Надя стесняется просить о помощи, а потом, когда выслушала ее историю, расплакалась и переквалифицировала дело в dringender Notfall, то есть особый случай, такой, как потеря дома в результате пожара, наводнения или теракта. Первую неделю она провела в четырехзвездочном отеле, после чего ей предоставили квартиру на последнем этаже обшарпанной высотки в районе Вильгельмсбурга, в который ночью лучше не заходить. Получив первое пособие, она сразу направилась в «Икею», где купила матрас, постельное белье, одеяло и бокалы для вина. Через несколько дней ее внесли в реестр безработных.

Так, в квартирке без мебели прожила она около месяца. Работу нашла сама. У немцев есть такая черта – они как нация постоянно каются в исторических грехах, а поскольку у них есть еще и деньги, они могут буквально искупить свои грехи. Надя разыскала правительственное агентство по оказанию помощи пострадавшим от катастроф, а катастрофой для немца является, между прочим, отсутствие школы в эквадорском селе, и воспитательниц детского сада на Гаити, и переводчиц в больнице в Бирме. Она сказала, что знает английский и что в Бирму может поехать хоть завтра и в течение недели сделает все прививки. Но самое главное: она ни словом при этом не обмолвилась о денежном вознаграждении. И уже на следующий день молодой волонтер привез ей на дом готовый к подписанию договор.

Так четыре года она бегала от своего отчаяния, депрессии, печали. И везде при этом сталкивалась с неописуемым горем и каждый раз все более критично относилась к своим несчастьям. Сначала была Бирма, потом Сомали, наконец, Руанда. Немецкое агентство предложило ей должность главного специалиста в Берлине. Она отказалась. В Польшу она возвращалась из Никарагуа. С одним чемоданом. Причем, не тем, с которым она уезжала, а поменьше.