Одиночества нет

– Красивая фраза, – улыбнулся он. – И заметь, она доказывает, что я прав.

– Не понимаю.

– Поймешь! – он широко размахнулся и его камешек по пологой дуге полетел в море. – Когда ты вместе с кем-то, зачастую осознаешь, что только страх одиночества заставляет тебя быть с ним. Но всегда есть надежда встретить человека, с которым будет просто хорошо. С которым тебе захочется, а не придется, быть вместе. И тогда ты поймешь, что одиночества нет.

Лена взглянула на свободную позу трубочиста, распахнутый сюртук, белую рубашку. Вчера он казался таким серьезным, его слова такими весомыми, а сегодня они воспринимались иначе, как будто были и не были, как камешки, падающие в море.

– А разве ты не должен носить черную рубашку?

– Должен, – улыбнулся он, подбрасывая на ладони очередной окатыш. – Но иногда очень хочется белую. И расстегнуть верхнюю пуговицу.

– Скажи, а это правда, что пуговица трубочиста приносит счастье?

Трубочист повернулся к ней и поднял бровь:

– Разве ты суеверна?

Она впервые увидела его лицо так близко. Оно было все в мелких точечках, как будто присыпанное молотым перцем.

– Расскажи мне что-нибудь.

– О чем?

– Все равно. О городе. О крышах.

– Некоторым трубочистам если повезет, удается найти на крышах эдельвейсы. В щели между черепицами наносит пыли и земли, а потом с птицами или ветром появляются семена… Тогда под самым небом вырастают маленькие цветы.

– И они цветут?

– Говорят, что да.

– Расскажи еще.

Трубочист улыбнулся.

– Хорошо. Видишь во-о-он ту башню?

– Медную?

– Да.

– Там горит окно на чердаке. Она жилая?

– Да. Там живет издатель одного маленького литературного журнала. По вечерам он собирает всю семью у камина в комнате под крышей, и они читают вслух рассказы, которые присылают ему авторы.

– Как здорово!

– Еще бы.

– А почему башня называется Медной? Раньше она была из меди?

Он усмехнулся:

– У нее, конечно крыша медная, но не поэтому. Вот отчего Меховая башня так называется, знаешь?

– Ну, не из меха же она сделана! – рассмеялась Лена. – Может, в ней хранились меха?

– Просто ее построили на деньги купцов-меховщиков.

– А Медную на деньги медников?

– Именно.

Она улыбнулась, глядя в его глаза. А потом тихо спросила:

– Обнимешь меня?

– Я перемажу тебя сажей… – проговорил он.

– Ну и что. Отмоюсь.

Они сидели на крыше до темноты, пока небо не засверкало звездами, а порт не засиял огнями. Когда они собрались идти домой, островерхие крыши уже превратились в темные силуэты, с подсвеченными снизу кромками, только кое-где в чердачных окнах горел желтый свет.

Она поглядела на башню, где издатель со своей семьей читал вслух рассказы, и улыбнулась:

– А еще где-то здесь должен жить молодой скромный принц со своей розой в горшочке.

– Это же из другой сказки? – проговорил он на ухо.

– Ну и что? Зато он бы подошел к этим окнам. Во-о-он к тому, например, с узкими ставнями.

– Значит… – пожал плечами трубочист. – Значит так и есть. Проведаем его?

– Не надо. Не будем ему мешать.

Лена уже так привыкла к крышам, что на обратном пути совсем не боялась, и с интересом смотрела вниз на улицы, на припозднившихся прохожих, сидящих на подоконниках котов, и собак, бегущих по своим делам, как будто они полноправные жители города, и у них тоже есть работа и семья, куда они должны возвращаться по вечерам. Это был совсем другой мир, новый, необычный и в то же время мир, который всегда был рядом.

Наконец они добрались до дома на Посольской улице и так же через трубу оказались в комнате. Трубочист забрал со стола цилиндр и исчез в камине. Лена опять осталась одна, но на этот раз она улыбалась.

На краю стола стояла темная бутылка зеленоватого стекла, и лежали очки из скрепок. Еле уловимо пахло мятой. Она подошла, открутила крышечку, и отхлебнула прямо из горлышка.

Ликер действительно освежал.

Утром, встретив на кухне дядю, опять зачем-то сливающего воду из кастрюльки с пельменями, Лена решила, что дальше так продолжаться не может, и необходимо приготовить настоящую еду. После работы на рынок идти не имело смысла, поскольку к вечеру торговли не было. Поэтому пришлось отпроситься у дяди перед обедом. Ожидаемая поставка ожидалась лишь завтра, нужды в присутствии Лены на работе не было, и дядя отпустил девушку пораньше. На рыночной площади Лена оказалась около одиннадцати.

В этот час площадь и еще кипела народом. От Меховой башни до Никольского собора площадь была заставлена множеством палаток и затоплена морем людей. Над всем этим поднималась приземистая и мрачноватая Круглая башня. Раньше в ней брали налоги при въезде в город, и была тюрьма, а теперь внизу сделали ресторан, а на крыше смотровую площадку, где продавали детям леденцы.

Лена прошлась по рядам и озадачилась. Здесь торговали носками и термосами, морскими свинками и кормом для попугайчиков, но только не едой. Она вышла на край площади и остановилась.

– Простите, – услышала девушка робкий голос за спиной. – Вы ведь Лена, да?

Она оглянулась и обнаружила высокую худую женщину лет тридцати с двумя мальчиками.

– Да, – ответила Лена. – А как вы узнали? Кто вы?

– Меня зовут Вера, я жена Михаила, вашего коллеги по работе.