Одиночества нет

Звякнули колокола над Ратушей. Лена посмотрела на куранты и остановилась. Часы показывали четверть второго часа. Открылись створки, и из правого окошка выехал трон Львицы. Впрочем, самой ее не было видно, зато на троне, нагло развалившись, спала маленькая Львенка, а под троном, сложив уши, притулился Бешеный Кролик.

Трубочист посмотрел на девушку и улыбнулся. А Лене куранты напомнили о вечерних размышлениях.

— Ну как, — вполголоса проговорила она, — сегодня ты не будешь меня поучать?

— О чем ты?

— О твоей философии, про одиночество.

— Надо? — усмехнулся он, сворачивая направо от здания суда.

Лена остановилась, глядя на очень узкую улицу без тротуаров, полутемную и страшноватую.

— Все-таки это стало традицией за последнее время, — девушка пожала плечами и пошла за трубочистом.

— Традиция… — хмыкнул он. — Хорошо. Давай задам один вопрос и закончим на этом?

— Давай!

— Скажи. Если бы человеку никто никогда не рассказывал про одиночество, он бы его все равно чувствовал?

Лена улыбнулась. Ответ на этот вопрос она уже знала. Ощущение, что трубочист и впрямь был с ней сегодня вечером, усилилось. Она посмотрела в его лукавые глаза и не сдержала улыбки. Он подмигнул.

Через несколько шагов трубочист остановился перед узенькой витриной, закрытой тяжелым деревянным ставнем и дверью с жестяной вывеской «Товары».

— Креативное название, — улыбнулась Лена. — Это что, магазин?

Он кивнул и несколько раз ударил в дверное кольцо.

— А чем тут торгуют?

Трубочист широко улыбнулся.

— Всем, чем нужно, — он чуть подумал и добавил, — кроме книг.

Лена собралась задать еще вопрос, но в этот момент дверь приоткрылась. На пороге обнаружился помятый молодой человек в рваных джинсах и заляпанной майке. Рябое лицо, кольцо в носу, беломорина в углу рта, короткие волосы выкрашены как шерстка трехцветной кошки.

— И? — поежившись, спросил он и выпустил клуб дыма.

— Привет, — сообщил трубочист.

— Тебе чего? — трехцветный парень выудил изо рта папироску и критически ее осмотрел.

— «Маяковской».

Парень зевнул, сунул руку куда-то за дверь и выудил темную бутылку.

— Ага, — сообщил трубочист, оглядывая ее с видимым удовольствием. — Ну, мы пошли.

Хозяин магазинчика кивнул и вяло поинтересовался:

— А деньги?

— Завтра занесу! — отмахнулся трубочист. — Ты же меня…

— Знаю, ага, — мрачно кивнул парень, и захлопнул дверь.

И они пошли дальше по улице.

— Ты что, купил водку? Без пьянства нельзя? — неодобрительно скривилась Лена.

— Водку? Почему ты так подумала?

— «Маяковская» — вполне подходящее название для такого напитка.

Трубочист засмеялся и показал бутылку с сине-белой этикеткой.

— Это же «Северная Гавань»! — не меньше прежнего удивилась девушка.

— Да.

— А почему ты ее назвал «Маяковской»?

— А вот это, — многозначительно сообщил трубочист и даже поднял палец, — он объяснит тебе сам!

— Кто «он»?

— Увидишь.

На следующем перекрестке он свернул направо, потом налево, и так еще несколько раз. Лена уже совершенно не представляла, где они находятся. Пройдя во двор какого-то дома, он остановился перед спуском в полуподвал. Внизу около двери стояла двухметровая деревянная лестница, а над нею горел в жестяном корпусе фонарь. Девушка с удивлением обнаружила, что в нем вместо привычной электрической лампы помещалась масляная лампадка, и живой огонек плясал, разбрасывая неровные отсветы.

Трубочист спустился по ступенькам и открыл незапертую дверь.

— Пришли, — сказал он и улыбнулся. — Будь вежливой, мы в гостях.

Хозяином дома оказался высокий худой старик. Несмотря на поздний час, он был одет в брюки и пиджак, правда, весьма потертые. У него были жилистые руки и ноги, и твердые складки вокруг рта, но при этом замечательно теплые глаза. Правда, это тепло тщательно скрывалось за ворчливым голосом. Он пожурил трубочиста за поздний визит, за неуважение к его сединам, за то, что промозглой ночью таскал по улицам такую милую девушку. Трубочист назвал имя Лены, а хозяина представил как «фонарщика». Тот с удовольствием принял подаренный бальзам, но опять наворчал, что его принимают за старого алкоголика, которому ничего кроме выпивки и принести уже нельзя. Трубочист улыбался в ответ, словно вернулся домой после дальней дороги. Лену усадили за крохотный, истыканный ножом деревянный стол и налили чая с ежевичным вареньем.