От этого имени его передернуло. Сжав кулаки в карманах ветровки, он продолжал идти. С трудом сохраняя самообладание и спокойный голос, Винсент проговорил:
– Не твое дело, сказал же. Отвали.
Но мальчишки не отставали.
– Представляю, какую выволочку она тебе устроила, – продолжал Уоррен Берг. – Что она вообще сказала? Давай расскажи, Винни.
На сей раз он не смог вынести звука этого имени. Самообладание покинуло его, колени ослабли, и ноги сами собой перешли на вальяжную походку, удобную для беседы.
– А ничё она не сказала, – ответил он наконец, а потом, выдержав театральную паузу, добавил: – А чё говорить? Она как возьмет линейку…
–
– Прям по костяшкам, – выдавил Винсент сквозь сжатые губы. – По пять раз на каждую руку. Говорит: «Сожми кулак. Положи на парту». А потом берет линейку и – бумс! бумс! бумс! Пять раз. Больно до чертиков.
Школьная дверь тихонько шепнула что-то в спину мисс Прайс. Застегивая двубортное пальто строгого покроя, она подняла взгляд – и не поверила своим глазам. Винсент Сабелла? Не может быть! Впереди по дорожке шел совершенно нормальный, довольный жизнью ребенок, в компании двоих приятелей, которые внимательно его слушали. Нет, так и есть. При виде этой картины учительница была готова рассмеяться от радости и облегчения. Значит, у него все наладится. Несмотря на благие намерения и отчаянное стремление что-то нащупать в потемках, предвидеть такого она не могла и уж точно ни за что не сумела бы сама добиться подобного результата. И тем не менее – вот оно, происходит у нее на глазах. Очередное доказательство ее неспособности понять детский образ мыслей.
Ускорив шаг и обогнав ребят, она обернулась и улыбнулась им на ходу.
– Доброй ночи, мальчики, – сказала она, таким образом одарив их чем-то вроде веселого благословения; а удивившись испугу на их лицах, заулыбалась еще шире и проговорила: – Господи, как холодает-то… У тебя очень красивая ветровка, Винсент, и, кажется, очень теплая. Я тебе завидую.
Наконец мальчишки сконфуженно ей кивнули; она еще раз пожелала им доброй ночи, отвернулась и пошла дальше своей дорогой, к автобусной остановке.
За спиной у нее воцарилось гробовое молчание. Потрясенно глядя ей вслед, Уоррен Берг и Билл Стрингер дождались, пока она не свернула за угол, и только после этого вновь обернулись к Винсенту Сабелле.
– Да конечно, линейкой! – проговорил Билл Стрингер. – Линейкой! Да прямо! – И с отвращением пихнул Винсента, так что тот отшатнулся и толкнул Уоррена Берга, а тот отпихнул его обратно.
– Господи, да ты вообще всегда врешь, что ли? А, Сабелла? Только и делаешь, что врешь!
Винсент, которого лишили равновесия, крепко сжимал кулаки в карманах ветровки, тщетно пытаясь восстановить утраченное достоинство.
– Думаете, мне есть дело, верите вы мне или нет? – бросил он, а потом, не зная, что еще сказать, повторил: – Думаете, мне есть дело, верите вы или нет?
Но он остался в полном одиночестве. Уоррен Берг и Билл Стрингер уже плелись через улицу, полные презрительного негодования.
– Все это враки – как про твоего папу, будто в него стрелял полицейский! – крикнул Билл Стрингер.
– Он даже про
Получилось отличное прозвище, было в нем что-то достоверное, правдоподобное. Такое имечко вполне может прижиться: его быстро подхватят, а потом пристанет – уже не отвертишься. Подначивая друг друга, мальчишки стали дружно кричать:
– Как дела, доктор Жуткий?
– Что не бежишь домой следом за мисс Прайс? А, доктор Жуткий?
– Давай-давай, доктор Жуткий!
Винсент Сабелла продолжал идти, словно не замечая их, пока мальчишки не скрылись из виду. Затем он повернул назад и дошел до самой школы, проскользнул по краю игровой площадки и вернулся в тупик. Одна из стен все еще темнела влажными пятнами в тех местах, где он тер ее мокрой тряпкой, круговыми движениями.