Одиннадцать случаев…(Повесть)

Сундук, на котором я в детстве сиживала под дверью у брата и с обидой в душе слушала хохот и выкрики его приятелей, сундук, на который я перетаскивала брата, когда он болел малярией и ему звонили с завода, наш старый сундук стоял теперь у брата в передней под зеркалом, чем-то покрытый, на него клали шляпы и сумки, его как бы не было.

Прихожу я однажды к брату и вижу — сундук раскрыт. Светлеет откинутая крышка, оклеенная пожелтевшей бумагой.

Брата я заметила не сразу — он уютно сидел на корточках между сундуком и вешалкой. Я заглянула в сундук — оттуда пахнуло густым запахом нафталина и шерсти. Там лежала старая шинель.

— Неужели она?

Брат кивнул.

— Историческая шинель! Реликвия эпохи кремлевского трубача.

Если пулями она была пробита лишь в мечтах ее владельца, то длинные обтрепанные полы на самом деле покрывали бока живой белой лошади. А вот и труба. Позеленевшая, с вмятинами. Тоже реликвия эпохи кремлевского трубача.

А что это брат держит в руках? Какой-то игрушечный паровоз. Нет, это не игрушка. Это примитивная модель паровоза из довольно толстого листового железа.

— Он тоже исторический, — сказал брат, — но совсем из другой эпохи. Это первая вещь, которую я склеил силовым клеем.

— Он склеенный?

— Да, вот смотри! — Брат перевернул паровозик. Края гнутого железа находили один на другой, и нигде не было видно ни винтов, ни заклепок, ни следов сварки или с пайки. — Если бы ты знала, сколько проклятий слышал от меня этот паровозик! — сказал брат размягченным голосом. — И я сам от себя тоже.

— Чем же провинился такой симпатичный паровозик?

— Именно тем, что симпатичный, игрушечный… Пойдем ко мне!

Брат закрыл сундук, а паровоз взял с собой в комнату. Мы уселись в кресла у низкого столика, паровоз стоял перед нами.

— Я ведь еще в детстве, еще до химии увлекался паровозами.

— А как же, я помню, у нас была железная дорога, я все хотела возить своих кукол, а ты говорил, что сперва пойдут товары. Ты делал товары — такие аккуратные тючки из тополиного пуха, перевязанные нитками. Они ездили, а мои куклы ждали на станции.

— Да, с паровозиком я промахнулся, не надо было его делать…

— Ну, так что же с ним получилось?

— М-м-м… Начать придется издалека, с Васильева. Помнишь, я тебе рассказывал — директор завода, у которого я выпросил немного вещества…

— Помню — большевик со старого плаката.

— Да, это мне так показалось тогда. Вообще-то он не плакатный, конечно… Ну, так вот, это вещество… Я стал над ним работать, всячески издеваться над ним. Как? Это тебе трудно будет понять. Возился довольно долго. Наконец сделал все, что можно. Осталось провести последнюю стадию синтеза. Где это сделать? Нужна лаборатория, приспособленная для таких работ. Официальным путем я тут не мог идти, потому что эта тема не стояла пока в плане нашего института. Стал звонить знакомым химикам. Никто не берется.

И вот однажды проезжал я мимо нашего старого завода и вдруг — сошел с трамвая. Сам не знаю почему. Подошел к проходной будке. Будка такая же и в такой же защитный цвет выкрашена, а я — другой. Дверь в будке открыта, там старичок сидит, пьет чай из кружки и закусывает. Я подошел ближе — старичок незнакомый.

«Вам кого, гражданин?»

Я стал называть тех, кто со мной раньше работал. Старичок никого не знает. Стал вспоминать, а как фамилия Пети… Наконец вспомнил: Пономарев! Петр. А как дальше, не знаю.

«А, — говорит старичок, — Петр Михайлович? Сейчас позвоним».

Короче говоря, я увиделся с Петей, и он мне помог. Познакомил еще с одним химиком, и тот довел мне мой полупродукт.

— А какой Петя стал? — спросила я.

— Настоящий мужчина! И такой строгий — в очках. Был на войне, остался цел, рассказывал о других наших товарищах — не все вернулись…

— А Катя?

— Катя вышла замуж, только не за Петю, у нее трое детей, она сейчас не работает, увязла в семейной жизни… Да, получил я тогда свой многострадальный второй компонент, только уж очень его было мало… А первый мы с Борисом сделали сами.

— Ну, а какова была реакция? Помнишь, когда мы еще перед войной в кухне с Володей сидели? Я очень тогда за вас перепугалась, что-то вы такое затевали…

— Ну, страхи твои были преувеличены, только вряд ли у нас тогда что-нибудь вышло бы! Да, наступил, наконец, момент, когда я в первый раз слил два вещества. Это было ночью. В то время было нормой засиживаться до ночи. Я еще утром пригласил Бориса участвовать в этом торжестве, и мы никак не могли дождаться, когда все уйдут.

Мария Васильевна, лаборантка, так долго копалась — все что-то прибирала, ушла, потом вернулась — очки забыла…

Наконец — все. Представляешь себе — ночь. Огромное пустое здание. Тихо. Темно почти. Так кое-где тусклые лампочки горят. И только один светлый кубик, одна живая клетка во всем здании, и в ней за лабораторным столом возятся две серые мыши — это мы с Борисом. Что я тогда чувствовал? Такая смесь хорошего предчувствия с нехорошим. «А вдруг?» Адская смесь. Ну ладно, я вынимаю две бутылочки и ставлю на стол. Весь день носил их в кармане, они такие маленькие, вещества в них — чуть-чуть… Борис сидит смирно, командую я.