Одиннадцать случаев…(Повесть)

В один из приездов я увидела «беленькую». Она каталась на лодке в компании девушек и молодых людей. Правда, среди загорелых приятелей и подруг она была удивительно бела. Только чуть золотистая. Ее желтоволосая голова все время поворачивалась на длинной белой шее — она не переставая разговаривала. Рот, открытый в счастливой улыбке, так и не закрывался. Она еще издали увидела на берегу брата, сделалась еще светлее и счастливее и помахала ему мягким серо-голубым платочком. Он медленно покивал ей головой, поднял руку и улыбнулся сжатыми губами. Он был неприступен. Я успокоилась.

Запретные плоды есть запретные плоды.

А вот солнце, когда оно только что показалось, и первые лучи протягиваются вдоль реки, и кажется, что река течет прямо из солнца, — это плод незапретный. И утренние радужные росы, и вечером туман, который цепляется за кусты, и перепел, который на закате кричит: «спать пора… спать пора». Глядишь на темно-золотое небо с красным подсветом внизу (завтра опять жара) и слушаешь перепела. А небо у горизонта рыжеет, темнеет, а река еще светлая, но вот паутинки тумана погасили ее блеск, и сырость поднимается от воды и трогает босые ноги. И немножко одиноко и немножко тоскливо, но так чисто и хорошо… Нет, и при железном режиме есть радости на земле!

Подготовился брат ювелирно по всем предметам. В университете его уже знали. Он натаскивал «слепых котят» по химии и даже, случалось, сдавал за них. Не с таким блеском, конечно, как за себя, а в пределах необходимого.

Что ж, экзамены прошли превосходно, а уверенности почему-то не было.

Вскоре пришла открытка: «…за отсутствием мест вы не можете быть зачислены…» Что же это такое? Ну где же справедливость? Что же теперь делать? Брат бросился в университет выяснять. «За отсутствием мест…». «За отсутствием мест…» — повторяли ему во всех инстанциях.

А работать без систематических знаний, без диплома становилось все труднее.

Он решил держать экзамен в третий раз. Кроме всех соображений, ему очень хотелось в университет. Там занимаются наукой систематически, а не урывками. Ему хотелось с полным правом общаться с большими учеными, хотелось дышать воздухом науки.

О том, что экзамены и в третий раз прошли на самом высоком уровне, нечего и говорить.

И в третий раз пришла открытка: «… За неимением мест…»

— Мама, все пропало! — Взрослый человек плакал, как маленький.

Мать сама пошла в университет выяснять, в чем же дело.

— Тебе не удастся поступить! — сказала она, вернувшись. — Но ничего не пропало, работай, учись сам. Да ты и так все время учишься. — И она рассказала ему об Ольге.

Мы с нашей двоюродной сестрой Ольгой почти не были знакомы. А то, что с ней случилось, касалось скорее ее мужа, которого мы никогда не видели.

Мама рассказывала нам об отце Ольги, дяде Коле. Его мы тоже никогда не видели. Он жил в другом городе и умер, когда брат был еще мальчиком, а я совсем ребенком. Мы называли его: «Наш дядя Коля — большевик». Мама вспоминала, как он собирался на съезд в Лондон, как она пристраивала ему картонный воротничок и манжеты — ведь за границей надо выглядеть прилично! В годы военного коммунизма дядя Коля поехал по заданию партии в Омск, по дороге заразился тифом и умер в пристанционной больнице…

Так вот Ольга… Впервые брат столкнулся с непонятной, но грозной силой, которая, оказывается, может им распоряжаться. «Все в наших руках», — любил он повторять. Нужно только не останавливаться, нужно все время очень много читать и работать. А что может быть лучше интересной работы? И вдруг — стоп!

Что теперь делать? К кому бежать? К Мите Сапожникову? Нет, он даже не выслушает. Он тут же откроет какую-нибудь тетрадь и начнет засыпать тебя формулами. Это всегда интересно, только не сейчас. К Дымскому? Умный малый, но у него мама профессорша, засадит пить чай и начнет задавать вопросы: как прошли экзамены? А что отвечать?

К Володе Краху, вот куда! Крах все поймет. И брат, засунув руки в карманы плаща, зашагал в Кривоколенный переулок. Который час? На Лубянской площади, на больших часах с тонкими цифрами, половина одиннадцатого. Значит, Володя кончил заниматься и чем-нибудь развлекается. Не ушел бы!

Брат прошел по длинному коридору, где всегда пахло щами, завернул в маленький коридорчик и постучал в узкую, косо поставленную дверь.

— Да-а! — ответил голос из-за двери. Володя дома!

Комната у Володи не простая, а треугольная, со срезанным тупым углом. Там стоит его пружинный матрас на березовых чурбаках. Володя говорит — очень удобная комната. Он выгородил фанерой этот треугольник в комнате родителей. Острый угол комнаты заканчивался створкой родительского большого окна. Сейчас оно было открыто, и за ним свежо дышала и гулко разговаривала вечерняя улица. Володя сидел у окна при свете настольной лампы. Он встал навстречу брату — большой, мягкий.

— А я марками занимаюсь! — и он мирно зевнул и потянулся.