Максим. Я только что от тебя!
Рокфёй. Ая рассчитывал застать тебя здесь.
Максим. Я так спешил сообщить тебе о своем счастье! Друг мой, она приезжает.
Рокфёй. Она приезжает! Ба! Но кто же эта Ома?
Максим. Ну Леони же!.. Подруга мадам Мобре!
Рокфёй. Мадам де Ванвр!
Максим. Разве есть слово прекраснее этого:
Рокфёй. А он… разгоряченный!.. Он… изможденный! Он, ослепший и оглохший, он, в конце концов, свихнувшийся!
Максим. Да, да, смейся надо мной!.. Я позволяю, потому что счастлив! Я молод и богат, не горбат, не кривоног, не сутул! Я врач, известный и уважаемый; у меня есть одна только страсть: путешествия! И эта страсть, казалось бы, защищает меня от любви или, уж во всяком случае, от женитьбы: можно ли надеяться, что женщина захочет разделить судьбу с таким беспокойным, подвижным, странствующим существом?.. Но нет же! Судьба предоставила мне возможность встретить в мадам де Ванвр вдову, еще более меня привязанную к постоянным перемещениям — неистовую, неудержимую, заядлую путешественницу!.. И я, друг мой, надеюсь получить руку этой женщины, жажду обладать этой особой и объехать с ней вокруг света!
Рокфёй. Обольститель!
Максим. Она приезжает! И я смогу напечатать объявление о предстоящем бракосочетании, составить контракт, купить перчатки и заказать свадебные подарки!
Рокфёй. Да как же ты об этом узнал?
Максим. Из ее собственного письма, адресованного мадам Мобре, которая передала мне его сегодня утром… Вот оно!
Рокфёй. Облепленное марками разного цвета и формы, перепачканное, пожелтевшее от пыли множества почтовых контор! На твоем месте я опустил бы его в уксус. Такую вещь можно брать только пинцетом!
Максим. Читай, читай же, холодная и вульгарная душа!
Рокфёй. Оно датировано?
Максим. Прошлым месяцем. Она послала его с дороги, покидая Севилью.
Рокфёй. Ба, из Севильи! Мне казалось, что такое возможно только в романсах.
Максим. Да, всего две строчки, но в них, не называя моего имени, раскрывается самая нежная страсть, самая настоящая любовь!
Рокфёй. Посмотрим.
Максим. Ах!
Рокфёй. Это и есть та самая нежная страсть, самая настоящая любовь? Да это же обычное дорожное сообщение!
Максим. Как! Разве не восхитительно? Она… возвращается в Париж… из-за меня! Да еще возвращается
Рокфёй. Сделав небольшой крюк…
Максим. Для того чтобы быстрее приехать! Чтобы поскорее увидеть меня!
Рокфёй. А! Вы оба — восхитительные безумцы.
Максим. Нет, две кометы, просто-напросто две кометы: я — 1828 года, она — 1832-го. Мы совершаем две огромные дуги в космосе, но иногда наши орбиты пересекаются, и…
Рокфёй. Ну нет же, нет! Ты становишься слишком проворным!
Робер. Опять неудача! Можно ли понять, что со мной происходит?.. Привет, Максим! В тот самый момент, когда я ушел… Привет, Рокфёй!
Максим. Что с тобой?
Рокфёй
Робер. Что со мной?.. Мне только что принесли в клуб письмо!
Максим. Любовное?
Рокфёй. От кредитора?
Робер. Повестку из гвардии!
Рокфёй. Черт возьми!
Робер. А хуже всего то, что кончилась снисходительность дисциплинарных советов. И теперь я не могу идти на вечеринку!
Рокфёй
Максим. Что до меня, то я охотно отказался бы от нее.
Робер. Не считаю это слишком разумным, потому что перспектива провести ночь вместе с моими сапожником и портным не очень-то радостна.
Рокфёй. Да и походное ложе несколько жестковато.
Робер. Черт бы их всех побрал! Не пойду.
Рокфёй. А тюрьма?
Робер. Да, верно, тюрьма. Ах, если бы у меня был барабан!..
Рокфёй. Ты умеешь барабанить?
Робер. А еще больше меня возмущает, что из-за этой проклятой вечеринки, на которую я не смогу пойти, мы почти поссорились с женой!
Максим. Как, ты уже ссоришься с мадам Мобре?
Рокфёй. Если бы только в этом было дело, черт возьми! Или ты хочешь, чтобы так было? Вы женаты, вот в чем суть! Дело в великовозрастных детках, которые бросаются в воду, не умея плавать, или, опустив голову, срываются в пропасть брачного союза. Вы учитесь десяток лет, чтобы стать инженером, строящим мосты и дороги, врачом или пианистом, и в то же время хотите без подготовки овладеть искусством не менее трудным: быть счастливым супругом.
Максим. Всегда одно и то же!