Тот отшатнулся от него как от ошалелого.
— С ума спятил… Отдохни немного, посиди. Трудно?
— Ты о чем?.. Не могу без Таньки!
— Так бы и сказал. — Петр оглянулся, ему показалось, что слова Дмитрия о дезертирстве слышала вся бригада. Поймут напрямую, доказывай, что это не так.
— Отдохни, вместе подумаем, как быть.
— Чего ты мне: отдохни да отдохни! — вскипел Дмитрий. — Сам растянись тут, если хочешь, всхрапни.
Даргин разозлился, куда делась его хандра. Распрямившейся пружиной вскочил он на свою площадку на откосе выемки. Он обругал себя, глядя на то, как, не разгибаясь и блестя мокрыми от пота спинами, вгрызались в землю рабочие. «Распустил слюни! К бабе потянуло! Раскис… Выдержит Татьяна, поревет немного, если уж невмоготу станет».
Во время перерыва Бородулин отозвал в сторону начальника участка.
— Семен Николаевич, о Федоре хочу поговорить…
Карунный выслушал, посмотрел на отдыхавшего невдалеке Уласова.
— Хорошо. Спасибо, что подсказал…
Когда приступили к работе после отдыха, Карунный оказался рядом с Федором Васильевичем. Постоял, наблюдая за его резкими взмахами лопатой, тихо проговорил:
— Оторвись на минутку…
Уласов воткнул лопату, выпрямился.
— На время фронтовой пятидневки будем выпускать «боевой листок». Ты самый грамотный у нас.
— Неудобно, — замялся Федор Васильевич. — Все с лопатами, а я с карандашом.
— Удобно, неудобно… Это приказ.
Стыдно было оставлять людей… Непривычно Уласову идти вдоль трассы с бумажкой в руке, неловко спрашивать у Захарова, сколько тот вынул земли с начала дня. Еще хуже самому определять объем выполненных работ, как бы контролировать человека. Он долго смотрел, как Захаров резал пласт, приспосабливал боковину выемки для водосточной канавы, и нацарапал для памяти на бумаге: «Захаров. Кювет».
— Ты чего? — поднял голову тот.
— Вечером увидишь. «Боевой листок» вывесим.
— Задание, что ль, дали? Так и запиши: завтра с кюветом покончу.
«Так просто!» — подумал Федор Васильевич. Но слишком рано уверовал он в легкость. Никита Самофалов искоса проследил за короткой беседой и в ответ на вопросительный взгляд Уласова рассерженно развел руками.
— Не управлюсь завтра! Не о чем тебе писать. Твоему «боевому листку» нужно одно: победа! ура!.. А я не одолею вот эту гору, — показал он на свежую насыпь земли, которую предстояло перекидать наверх.
Возмущение Никиты озадачило Федора Васильевича. «Тут радовать людей нечем». На всякий случай все же записал: «Самофалов. Много земли. В пятидневку не уложится».
Медленно продвигался Уласов от одного рабочего к другому.
И заполнить листок оказалось непросто. Он долго раздумывал над расчерченным на квадраты и прямоугольники листом. Показать лишь тех рабочих, кто близок к завершению задания? Это как бы поощрение для них и в то же время призыв к отстающим. Впрочем, можно ли причислить Никиту к отстающим? Какая гора была перед ним!
Отвык писать. Буквы получались кривые, строчки то ползли вверх, то падали вниз. Информацию о Захарове написал печатными буквами (так, на его взгляд, получалось красивее) и только красным карандашом. «Рабочий Захаров завтра закончит рытье кювета!» — кричал яркий заголовок. Рядом черным цветом да еще в тонкой рамочке поместил сообщение о Никите: «Пять кубометров в день вместо трех по норме — так работает Самофалов. Но при этом гора земли почти не убавляется»…
Просматривая «боевой листок», Карунный хмурился и водил пальцем по черным строчкам.
— Кто же виноват? Я, что ли?
— Не знаю, — смутился Федор Васильевич.
— Как же не знаешь? Ты пишешь — значит, все у тебя обдумано. Какой вывод?
— Помочь ему надо, вот какой!
— Ну ладно. Подумаю… Я, признаться, ожидал увидеть итоги дня, фамилии передовиков. Ну… еще что-нибудь в этом роде. А ты — по-своему.
— Значит, не гожусь, Семен Николаевич.
Карунный, как показалось Федору Васильевичу, с плохо скрытым разочарованием утешил:
— Ну зачем… Я доволен. Первый блин.
В коробке с инструментами Уласов отыскал гвозди, вбил их в доску объявлений, потом наколол «боевой листок». Многие рабочие окружили только что родившуюся стенную газету.
— Ишь как, — удовлетворенно хмыкнул Никита. — Не у меня одного так с землей, вон ее сколько…
Начальника участка среди рабочих не было. Он торопливо шел по выемке к тому месту, где сегодня трудился Самофалов.
Солнце едва оторвалось от горизонта и сразу начало пригревать. Было жаль ушедшей прохлады, жаль потерянного, как считал Бородулин, утреннего времени…
Карунный не разрешил рабочим идти в выемку. «Позавтракаем — тогда…» — заявил он. Бригадир удивленно переглянулся с Федором Васильевичем.
Приехал Душкин — начальник военной полевой кухни, как называли его рабочие. Позавтракали. Только тогда Карунный приказал:
— Всем идти за мной.
Он повел людей в сторону участка трассы военных железнодорожников. Федор Васильевич шел одним из первых. Он посмотрел на свое ставшее привычным место на разворошенной земляной прорези. Укором за не выполненное до конца задание возвышалась глинистая гора еще не отброшенного от выемки грунта.