Один выстрел во время войны

— Это понятно…

— Военных ожидаем, желдорбат. Нам одним не справиться.

— Куда уж тут.

— Вот и все. Отдыхайте до утра. Я буду в Терновой, встречу вас.

Карунному словно передалось настроение Бородулина. Насупленный, будто недовольный своим объяснением завтрашнего дня, он обошел Петра и Дмитрия и сбоку колеи зашагал к Хуторку, а там и к Терновой.

Рабочие возвращались к вагонам медленно, молчаливой группой. В самой низине остановились, не сговариваясь, разделись и выкупались в желтой от гниющего прошлогоднего лещуга воде. Стало бодрее, даже настроение улучшилось.

3

В вагоне-общежитии было сумрачно. Когда глаза привыкли к темноте, Алевтина заметила человека, лежавшего на постели в углу.

— Кто тут? — еле слышно спросонья проговорил он.

— Господи-и… — прошептала Алевтина.

Она подбежала к кровати, увидела, он это, Никита, стиснула его голову, прижала к себе… и чуть не задохнулась от возникшей тревоги.

— Ты че?.. Хвораешь?.. Чего молчишь? Хвораешь, что ль?.. — теребила она мужа за плечи.

Никита поднялся, недоуменно уставился на жену.

— Откуда-а ты-ы взялась?

— Видал что?! Думала, обрадуется, а он — откуда взялась… С неба свалилась! Ты весь горячий… Что с тобой?

— Да ничего… Почему ты оказалась тут?..

Даже в вагонных сумерках было видно, как заблестели глаза Никиты. Она погладила его по волосам, расстегнула пуговицы рубашки, чтобы ему дышалось легче.

— А где люди? — окинула взглядом Алевтина длинный ряд постелей.

— На работе, где им кроме быть.

— А ты?

Никита болезненно улыбнулся.

— Дежурить оставили, а я вот уснул.

— Захворал, что ль?

— Нет… Просто слабость…

— Значит, захворал. Вылечу! Вот почему тебя оставили дежурить… Здорового мужика не оставят… Вылечу, Никита, вместе мы не пропадем.

Она села рядом с Никитой, придирчиво осмотрела постель, одежду. Казенное, что ни тряпка, то черное клеймо на самом видном месте.

— Ну, как ты жила? Как в Раздельной?

— Нашел о чем спрашивать… На большой палец у меня, с присыпочкой!

— Проведать? Иль… останешься?

— Никита… Недоволен?

— Перестань, я рад…

— Ну вот, рад, а такое спрашиваешь… Никуда от тебя не поеду! Не затем добиралась, чтоб разгуливать… Только с тобой!..

— Это хорошо… Работу подберем…

— Не успела приехать, а он уж хомут прилаживает… Вот как обрадовался! Никакой работы не надо, понял? До тех пор не буду устраиваться, пока не вылечу тебя, понял?

— Доктор есть, недавно приходил…

— Знаем мы ваших докторов!

В суете встречи, в разговорах Алевтина забыла о Татьяне. Вспомнила, когда начала кормить мужа.

Она раскрыла дверь, выглянула из вагона.

Таня сидела в жестком бурьяне; плечи опущены, голова склонена, рука выводила что-то на земле сухой соломинкой. Жалость охватила Алевтину. «Да что ж я такая безбожница!»

— Танька! Чего сидишь?

Та подняла голову, она не обрадовалась приглашению. Если б не позвали в вагон, то так и сидела бы, пока не уснула.

Встала, медленно поднялась в вагон.

— Здравствуйте…

Никита глянул на нее и вроде бы приветливо покачал головой.

— Здравствуй, здравствуй, — сказал равнодушно, словно только вчера виделся с гостьей.

Алевтина осталась довольна такой встречей.

— Где ее мужики? — требовательно спросила у мужа.

— На работе, — ответил вяло он.

— Слышала? Жди своих мужиков.

— Хорошо, — робко согласилась Таня.

Она выбрала длинную лавку недалеко от двери, села на нее, положив сумку на колени.

— Ты что, на вокзале, что ль? — жестко проговорила Алевтина.

Таня вздохнула. Что же случилось, в чем провинилась? Она даже не смотрела на недавнюю спутницу. Если б посмотрела, то сгорела бы от стыда: понимает неприязнь Алевтины, еще как понимает, надо или отвечать такой же грубостью, или как-то иначе; а если не отвечать, то лучше делать вид, что ничего не происходит. Не умела Таня «делать вид», не знала, чем ответить.

Наклонила голову, всхлипнула. Даже не заметила, как это получилось.

— Ну, вот еще… — растерялась Алевтина.

Она не ожидала такого оборота; подумаешь, не то слово сказала. И все же чувствовала: надо по-хорошему поговорить с Таней, чтобы поняла она, — нет зла у Алевтины, неприглядные слова ее — бабья чушь, от усталости они, из-за тревожных мыслей и вообще из-за нынешних нескладных дней. Решила: поговорю сейчас же. Повернулась к ней и не смогла: душа замерла.

В открытую дверь бил поток ярких лучей. Таня сидела против света, но солнце почему-то не слепило ее. В глазах обида и тоскливая неопределенность, терпеливое ожидание и спокойная уверенность, безразличие ко всему окружающему и глубокое, в самой душе, раздумье…

«Каким, оказывается, красивым бывает человек!» — молча смотрела на девушку Алевтина.

— Ну, Танька… — все же хватило сил у нее сказать.

— Вы о чем?

— О тебе!

— Не понимаю…

— Вот мужики присмотрятся к тебе, тогда поймешь…

— Зачем вы об этом? — вздохнула Татьяна.

— Зачем? Тебя не спросят, а все равно узнаешь. Ну, хватит. Пока никого нет, выбери постель, отдохни с дороги.

— Конечно, отдохни, — вяло поддержал Никита.

Алевтина сразу позабыла о Татьяне. Пощупала лоб мужа — влажный, холодный. Вот тебе и врачи!