Один в Берлине

— Совершенно напрасно, господин пастор!

Пастор нерешительно протянул руку к Квангелю.

Квангель покачал головой и спрятал свои руки за спиной.

— Это тоже напрасно, господин пастор!

Пастор, не глядя на него, прошел к двери. Еще раз обернулся, бросил беглый взгляд на Квангеля и сказал:

— Возьмите с собой к месту казни это высказывание, к филиппийцам, глава первая, стих двадцать первый: «Для меня жизнь — Христос, и смерть — приобретение».

Дверь закрылась, он ушел.

Квангель перевел дух.

Глава 71 Последний путь

Едва священник вышел, как в камеру вошел коренастый мужчина в светло-сером костюме. Бросил быстрый, испытующий, умный взгляд в лицо Квангелю, шагнул к нему и сказал:

— Доктор Брандт, тюремный врач. — При этом он пожал Квангелю руку и, не выпуская ее из своей, продолжил: — Вы позволите посчитать ваш пульс?

— Да пожалуйста! — сказал Квангель.

Врач медленно считал. Потом отпустил руку Квангеля и одобрительно произнес:

— Очень хорошо. Отлично. Вы настоящий мужчина. — Потом бросил быстрый взгляд на полуоткрытую дверь и шепотом спросил: — Я могу что-нибудь для вас сделать? Наркотик?

Квангель отрицательно покачал головой:

— Большое спасибо, господин доктор. Обойдусь.

Языком он коснулся ампулы. Секунду раздумывал, не попросить ли врача что-нибудь передать Анне. Хотя нет, этот пастор все-таки ей расскажет…

— Что-нибудь еще? — шепотом спросил врач. Он сразу заметил нерешительность Квангеля. — Может, передать записку?

— Мне тут нечем писать… да и не стоит. Но все равно спасибо, господин доктор, одним человеком больше! Слава богу, и здесь не все дурные.

Врач печально кивнул, снова подал Квангелю руку, подумал и быстро сказал:

— Могу вам только сказать: будьте мужественны.

И быстро вышел из камеры.

Вошел надзиратель, а следом за ним — заключенный с кружкой и тарелкой. В кружке дымился горячий кофе, на тарелке лежал хлеб с маслом. Рядом две сигареты, две спички и кусочек чиркаша.

— Ну вот, — сказал надзиратель, — как видите, мы тут не жмотничаем. И все без карточек!

Он засмеялся, и помощник его с готовностью присоединился. Было заметно, что шутка заезженная.

Во внезапном порыве злости Квангель сказал:

— Уберите все это! Не нужен мне ваш палаческий завтрак!

— Ладно, мне дважды повторять не надо! — отозвался надзиратель. — Кстати, кофе суррогатный, а вместо масла маргарин…

Квангель снова остался один. Убрал постель, снял постельное белье, сложил возле двери, откинул нары к стене. Потом стал умываться.

И еще не закончил, когда в камеру явился новый посетитель, в сопровождении двух парней.

— Отставить мытье, — громогласно объявил он. — Сейчас мы вас по первому разряду побреем и причешем! Давайте, ребята, поживее, припозднились мы! — И Квангелю, извиняющимся тоном: — Ваш предшественник слишком нас задержал. Некоторым ума не хватает понять, что я ничего изменить не могу. Я ведь палач города Берлина…

Он протянул Квангелю руку.

— Сами увидите, я ни мешкать не стану, ни мучить. Вы со мной по-хорошему, и я с вами тоже. Я своим ребятам всегда говорю: «Парни, ежели кто прикинется безумным, начнет метаться, кричать и выть, вы действуйте так же. Хватайте его за что ни попадя, хоть за яйца!» Но с разумными людьми вроде тебя я обращаюсь аккуратно!

Пока он этак рассуждал, машинка сновала туда-сюда по голове Квангеля, все его волосы кучкой легли на пол камеры. Второй подручный взбил мыльную пену и сбрил Квангелю бороду.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал палач. — Семь минут! Наверстали! Еще парочка разумников, и начнем точно в срок, как по расписанию. — И Квангелю, просительным тоном: — Будь добр, подмети тут сам. Ты не обязан, но у нас времени в обрез, понимаешь? Начальник тюрьмы и прокурор с минуты на минуту будут здесь. В парашу волосы не бросай, замети вот сюда, на газетку, потом сверни ее и положи возле двери. Это маленький приработок, понимаешь?

— А что ты сделаешь с моими волосами? — полюбопытствовал Квангель.

— Продам на парики. На них постоянно есть спрос. Для актеров, и не только. Ладно, спасибо. Хайль Гитлер!

Они тоже ушли, бодрые ребята, можно сказать, мастера своего дела, для забоя свиней и то столько спокойствия не требуется. И все же Квангель решил, что этих грубых, бессердечных парней терпеть легче, чем давешнего пастора. Палачу он даже без колебаний пожал руку.

Едва Квангель успел выполнить просьбу палача насчет уборки в камере, как дверь снова открылась. В сопровождении нескольких человек в мундирах вошли толстяк с рыжими усами и жирным бледным лицом — как тотчас выяснилось, начальник тюрьмы — и старый знакомый Квангеля: прокурор с судебного разбирательства, тот, что тявкал как шавка.

Двое в мундирах схватили Квангеля, резко рванули к стене камеры и заставили стать по стойке «смирно». Потом сами стали рядом.

— Отто Квангель! — рявкнул один.