Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

– Как? – Резкое заявление чуть ли не испугало пастора. Помедлив, он продолжает: – Ну что же, коль скоро вы, возможно, не верите и в своего личного бога, то вы, наверно, пантеист, Квангель, так?

– А что это?

– Ну как же, ясно ведь… – Пастор пытается объяснить то, что ему и самому не вполне ясно: – Мировой дух, что ли. Все вокруг – Бог, понятно? Ваша душа, ваша бессмертная душа вернется в лоно великой мировой души, Квангель!

– Все вокруг – Бог? – переспрашивает Квангель. Уже одетый, он стоит возле нар. – Гитлер – тоже Бог? Убийство – Бог? Вы – Бог? Я – Бог?

– Вы поняли меня превратно, полагаю, нарочито превратно, – раздраженно отвечает священник. – Но я здесь не затем, Квангель, чтобы вести с вами религиозные дискуссии. Я пришел приготовить вас к смерти. Вы умрете, Квангель, через несколько часов. Вы готовы?

Вместо ответа Квангель спрашивает:

– Вы знали пастора Лоренца из следственной тюрьмы при Народном трибунале?

Пастор, снова выбитый из колеи, сердито говорит:

– Нет, но я о нем слышал. Смею сказать, Господь вовремя призвал его к себе. Он позорил наше сословие.

Квангель пристально посмотрел на священника:

– Он был очень хороший человек. Многие узники наверняка думают о нем с благодарностью.

– Да! – воскликнул пастор, уже не скрывая злости. – Потому что он вам потакал! Он был очень слабым человеком, Квангель. Слуга Господень обязан в военное время быть борцом, а не слабым соглашателем! – Он снова опомнился. Быстро глянул на часы. – У меня для вас всего восемь минут, Квангель. Есть и другие из ваших товарищей по несчастью, которые, как и вы, отправятся сегодня в последний путь, и я должен дать им пастырское утешение. Давайте помолимся…

Священник, ширококостный, неуклюжий крестьянин, вынул из кармана белый платок, осторожно развернул.

Квангель спросил:

– Вы и женщинам перед казнью даете свое пастырское утешение?

Насмешка была запрятана так глубоко, что пастор ее не заметил. Он расстелил белоснежный платок на полу камеры и равнодушно ответил:

– Женщин сегодня не казнят.

– Может, вы помните, – упрямо продолжал Квангель, – в последнее время вы не навещали некую Анну Квангель?

– Анну Квангель? Это ваша жена? Нет, безусловно нет. Я бы запомнил. У меня прекрасная память на имена…

– У меня к вам просьба, господин пастор…

– Так говорите, Квангель! Вы же знаете, времени в обрез!

– Прошу вас, не говорите моей жене, когда придет ее черед, что меня казнили раньше. Скажите ей, пожалуйста, что меня казнят в тот же час, вместе с нею.

– Но ведь это ложь, Квангель, и как служитель Господень я не вправе нарушать восьмую заповедь.

– Значит, вы никогда не лжете, господин пастор? Никогда в жизни не лгали?

– Надеюсь, – сказал пастор, смешавшийся под насмешливо-пытливым взглядом собеседника, – надеюсь, я всегда в меру моих слабых сил старался соблюдать заповеди Господни.

– И заповеди Господни, стало быть, велят вам отказать моей жене в утешении, что она умирает в один час со мной?

– Я не могу быть лжесвидетелем на ближнего моего, Квангель!

– Жаль, жаль! Вы никакой не добрый пастор.

– Что?! – вскричал священник, полурастерянно, полуугрожающе.

– Господина пастора Лоренца вся тюрьма называла добрым пастором, – пояснил Квангель.

– Нет-нет, – со злостью бросил пастор, – я вовсе не стремлюсь получить от вас это почетное прозвище! Я бы назвал его позорным! – Он опомнился. С шумом пал на колени, прямо на белый платок. Указал на место подле себя на темном полу камеры (белого платка хватало лишь для него самого): – Преклоните колени, Квангель, помолимся!

– Перед кем мне преклонять колени? – холодно спросил Квангель. – Кому молиться?

– О-о! – сердито вскричал пастор. – Не начинайте сызнова! Я потратил на вас уже слишком много времени! – Стоя на коленях, он посмотрел на человека с жестким, злым лицом. Пробормотал: – Все равно я свой долг исполню. Помолюсь за вас!

Он склонил голову, сложил ладони, закрыл глаза. Потом резко выдвинул голову вперед, широко открыл глаза и вдруг закричал, да так громко, что Квангель испуганно вздрогнул:

– О Ты, Господь мой и Бог мой! Всемогущий, всеведущий, всеблагой, всеправедный Бог, судья над добром и злом! Грешник распростерт здесь во прахе пред Тобою, прошу Тебя, обрати в милости Твоей взор Твой на этого человека, совершившего много злодейств, ободри его тело и душу и в милости Твоей отпусти ему все его грехи…

Коленопреклоненный пастор закричал еще громче:

– Прими жертву невинной смерти Иисуса Христа, возлюбленного Сына Твоего, во искупление его злодейств! Он ведь тоже крещен именем Его и омыт и очищен Его кровью. Избави его от телесных мук и боли! Сократи его страдания, оборони его от угрызений совести! Даруй ему блаженное возвращение в вечную жизнь!

Священник понизил голос до таинственного шепота:

– Пошли Своих святых ангелов, дабы они сопроводили его в собрание праведных Твоих во Христе Иисусе, Господе нашем.

И снова пастор оглушительно выкрикнул:

– Аминь! Аминь! Аминь!

Затем встал, тщательно сложил белый платок и, не глядя на Квангеля, осведомился:

– Пожалуй, напрасно спрашивать, готовы ли вы принять Святое причастие?