Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

– На этот раз опять обошлось, – успокоила она. – Ничего не случилось.

– Но у них есть наш адрес, в любую минуту они могут взять нас в оборот! Черт бы побрал родственные связи, я всегда говорил, ничего хорошего от них не жди.

– Зря ты так, Отто. Ульрих-то Хефке чем виноват?

– Ясное дело, ничем! Разве я его виню? Но если б не он, мы бы в том районе не очутились. Нельзя привязываться к людям, Анна. Привязанность только все усложняет. Мы теперь под подозрением.

– Будь мы вправду под подозрением, они бы нас не отпустили, Отто!

– Чернила! – Внезапно он замер как вкопанный. – Чернила еще здесь, в квартире! Те, какими я писал ту открытку, они еще здесь, в пузырьке!

Он сбегал за пузырьком, вылил чернила в раковину. Потом надел пальто.

– Ты куда, Отто?

– Пузырек надо вынести из дома! Завтра купим других чернил. Ты пока сожги ручку, а главное, оставшиеся открытки и почтовую бумагу. Все надо сжечь! Проверь все ящики! В доме ничего быть не должно!

– Отто, мы же не под подозрением! С этим можно не спешить, время терпит!

– Нет, не терпит! Делай, как я сказал! Все проверить, все сжечь!

Квангель вышел.

Вернулся он уже поспокойнее.

– Я бросил пузырек в парке Фридрихсхайн. Ты все сожгла?

– Да!

– Правда все? Все просмотрела и все сожгла?

– Я же сказала, Отто.

– Ладно, не сердись, Анна! Странно, у меня опять такое чувство, будто я не вижу, где сидит враг. Будто я что-то забыл!

Он провел ладонью по лбу, задумчиво посмотрел на жену.

– Успокойся, Отто, ты наверняка ничего не забыл. В квартире ничего такого больше нет.

– А пальцы у меня не в чернилах? Понимаешь, на мне не должно быть ни пятнышка чернил, раз в доме теперь нет чернил.

Они проверили и в самом деле обнаружили чернильное пятнышко на правом указательном пальце. Анна оттерла его рукой.

– Вот видишь, я же сказал, всегда что-нибудь да найдешь! Это и есть враги, которых я не вижу. Наверно, именно это незамеченное чернильное пятнышко как раз меня и мучило!

– Его больше нет, Отто, теперь тебе не о чем беспокоиться!

– Слава богу! Пойми, Анна, я не боюсь, но совсем не хочу, чтобы нас обнаружили слишком рано. Я хочу продолжать работу, и как можно дольше. Если получится, хочу дожить до того времени, когда все это рухнет. Да, очень хочу. Мы ведь тоже немного этому способствуем!

На сей раз Анна утешает его:

– Да, ты доживешь, мы оба доживем. Что случилось-то? Конечно, мы были в большой опасности, однако… ты говоришь, удача от нас отвернулась? Удача по-прежнему с нами, опасность миновала. Мы живы.

– Да, – кивнул Отто Квангель. – Мы живы, мы свободны. Пока что свободны. И надеюсь, будем свободны еще долго-долго…

Глава 42 Старый партиец Персике

Агент советника уголовной полиции Цотта, некто Клебс, получил задание обойти Яблонскиштрассе в поисках одинокого старикана, поимку которого гестапо считало чрезвычайно важной. В кармане у него лежал список, где для каждого дома и по возможности для каждого дворового флигеля был указан надежный партиец; стояла в этом списке и фамилия Персике.

Если на Принц-Альбрехтштрассе поимку разыскиваемого считали делом первостепенной важности, то для мелкого шпика Клебса это была самая обыкновенная рутина. Низкооплачиваемый недокормыш, малорослый, кривоногий, с нечистой кожей и кариозными зубами, Клебс походил на крысу и делишки свои обделывал как крыса, роющаяся в мусорных баках. Он всегда готов был угоститься ломтем хлеба, выклянчить глоток выпивки или сигарету, а когда клянчил, его жалобный, писклявый голос слегка посвистывал, словно бедолага испускает последний вздох.

У Персике ему открыл папаша. Выглядел он ужасно: седые волосы всклокочены, лицо опухло, глаза красные, его качало и швыряло из стороны в сторону, как корабль в сильный шторм.

– Чего надо?

– Маленькая справочка требуется, для партии.

При наведении справок шпикам было строго-настрого запрещено ссылаться на гестапо. Расспрашивай так, будто проявляешь к некоему члену партии самый что ни на есть безобидный интерес.

Но даже невинная фраза «справочка требуется, для партии» подействовала на старика Персике как удар под дых. Он со стоном прислонился к дверному косяку. На миг его отупевшие, одурманенные спиртным мозги чуточку прояснились, и тотчас нахлынул страх.

Однако он взял себя в руки и сказал:

– Заходи!

Крыса молча последовала приглашению. Быстрые, колючие глаза буравили старика Персике. Все примечали.

В комнате царил жуткий разгром. Опрокинутые стулья, разбросанные бутылки, вонючие лужи шнапса на полу. Скомканное одеяло, тоже на полу. Сорванная со стола скатерть. Под зеркалом, по которому от удара разбежалась паутина трещин, груда стеклянных осколков. Одна штора на окне задернута, другая сорвана, валяется на полу. И повсюду окурки, окурки, надорванные пачки с куревом.

Вороватые пальцы шпика Клебса дернулись. Так бы и зацапал все это: шнапс, курево, чинарики, карманные часы из жилетки, висящей на спинке стула. Но сейчас он был лишь посланцем гестапо или партии. А потому чинно-благородно сел на стульчик и весело пискнул:

– Ух ты, есть и выпить, и подымить! Хорошо живешь, Персике!