Один раз в миллениум

— Да. И я сказала ей, что бабушке стало плохо, поэтому она попала в больницу. Обещала, что дня через два мы ее навестим. Больше я ей ничего не говорила.

— И она не расспрашивала?

— Нет. Только уточнила, когда увидит бабушку, и успокоилась.

— Она спокойно спала ночью?

— Да. Один раз вставала в туалет.

— У вас большая квартира?

— Что? — чуть смутилась Нина, словно ей задали неприличный вопрос.

— Какая у вас квартира? — уточнил Дронго.

— Три комнаты. Вообще-то, мы недавно переехали. Обменяли две квартиры на одну.

— Вы сказали, что приехали за девочкой в десять вечера. Вы сами водите машину? С вами был кто-то еще?

— Нет, — удивилась Нина, — никого не было. Я приехала на дежурной машине. У нас в компании есть дежурная машина. Я ее вызвала и приехала за девочкой.

— У вас маленький ребенок?

— Да.

— И с кем вы его оставили?

— С мамой, — улыбнулась Нина. — Я живу вместе с мамой.

— Когда вы говорили о своих квартирах, вы имели и виду свою и мамину?

— Да. У нас были две двухкомнатные квартиры, и мы обменяли их на одну трехкомнатную.

— И где находится ваша квартира?

Она снова чуть замялась.

— Это имеет отношение к нашим проблемам? — не выдержал Халупович.

— Имеет, — упрямо сказал Дронго. — Так где ваша квартира?

— На Сретенском бульваре.

— А где были другие квартиры?

— В разных местах.

— Вы можете указать более конкретно?

— Моя на Новой Басманной, а мамина в Митино.

— Можно подумать, что она планировала убийство моей домработницы у себя на квартире, — снова не выдержал Халупович. — Меня больше волнует, куда пропала девочка.

— Меня тоже, — заметил Дронго. — Как вы считаете, Нина, Таня была встревожена, напугана, взволнована?

— Скорее, немного угнетена, — подумав, ответила Нина, — немного встревожена, но не более того. Она вела себя как обычный ребенок, если бы оказался на ее месте. Любопытство, страх, недоверие к посторонним.

— И где вы были до десяти? — задал последний вопрос Дронго. — Почему вы приехали за ней так поздно?

— У подруги, — пояснила Нина. — Она уезжает в Канаду, и я заехала попрощаться. Эдуард Леонидович об этом знает.

— А накануне? — вдруг спросил Дронго. — Вы вовремя вернулись домой?

— Нет, — ответила она, почему-то смутившись, — я заезжала в магазин, мне нужно было купить ребенку вещи.

— В какой магазин?

— В «Детский мир». На Лубянке.

— Спасибо, — кивнул Дронго.

— Подождите, — раздался голос Оксаны Григорьевны, которая заметила, что Нина сделала движение, намереваясь уйти. Секретарша взглянула на Халуповича, тот кивнул в знак согласия.

— Почему вы оставили девочку одну?

— Я не оставляла ее одну, — возразила Нина, — я уже объяснила, что вчера до десяти часов она была с Олей, а потом я заехала за ней.

— Может быть, Оля рассказала ей о смерти бабушки?

— Она не могла этого сделать, — твердо возразила молодая женщина.

— А сегодня утром? Может, кто-то из сотрудников вашей компании рассказал ей о случившемся? — продолжала настаивать Оксана Григорьевна.

— Никто не мог этого сделать. Я никого не пускала к девочке.

— И тем не менее, девочка ушла с вашего этажа. Когда мы вошли в здание, я обратила внимание, что у правой лестницы есть надпись «Для сотрудников института», а слева — «Для сотрудников компании». Это означает, что правая лестница закрыта для ваших сотрудников?

— Да. Мы спускаемся или на лифте, или по левой лестнице, — сказала Нина, не подозревая о подвохе.

— Тогда получается, что девочка прошла к лестнице, минуя вашу приемную. Мимо вас.

Оксане Григорьевне нельзя было отказать в логике.

— Мы никого не видели, — упрямо ответила Нина.

— Но вы сказали, что все время находились в приемной. И, насколько я поняла, дверь в приемной почти всегда бывает открытой.

Дронго чуть поморщился. Конечно, Оксана Григорьевна была умной женщиной. Но она совершала ошибку, свойственную всем сотрудникам прокуратуры, много лет проработавшим с разного рода подозреваемыми и обвиняемыми. Наступательная тактика всех следователей мира одинакова. Они пытаются поймать свидетеля на неточностях, задают массу мелочных вопросов, уточняют детали, пытаясь запутать собеседника.

Очевидно, это понял и Халупович. Он недовольно взглянул на гостью.

— Мы можем сколько угодно обвинять наших девочек, но от этого лучше не будет. Если у тебя нет больше вопросов к Нине, давай ее отпустим. Ей и так тяжело. Иди, Нина, спасибо тебе. И позови Олю.

Нина взглянула на Оксану Григорьевну и, поправив очки, вышла из кабинета. На этот раз стук ее каблуков был громким, словно она намеренно стучала ими в противовес мягкой поступи гостьи.

На пороге появилась Ольга. Она испуганно оглянулась по сторонам, не решаясь ступить дальше. Халупович не стал звать ее к столу. Он только спросил:

— Вчера вечером ты сидела с девочкой?

— Да, — выдохнула Оля.

— Ты ей что-нибудь говорила про ее бабушку?

— Нет. Она смотрела телевизор. Потом спрашивала про нашу компанию, — она отвечала очень тихо.

— Громче говори, — рявкнул Халупович, и она съежилась, словно от удара. — Сегодня утром никто с ней не разговаривал?

— Никто, — ответила Оля. — Только Миша утром с ней поздоровался. И еще Трошкин о чем-то спросил.

— О чем?