Один против всех

— Нет, но он чувствовал свою ответственность за нее — вот в чем загвоздка! И поэтому… — она запнулась, а потом быстро закончила, — я даже думаю, что поэтому-то он и нравился мне еще больше. Он чувствовал себя ответственным за все: за несправедливость мира, за меня, за свою жену, за каждое преступление, которое он расследовал. Том не мог относиться к кому-либо или чему-нибудь легкомысленно. Во всяком случае, я знаю, что его жена ни за что не согласилась бы разойтись с ним, и делала все, чтобы его удержать. Она даже пошла на то, что порядочная женщина никогда не сделает: она сказала ему, будто ждет ребенка, хотя до этого времени отказывалась даже и говорить о чем-либо подобном. И вот она заявила ему — произошел выкидыш — но это была ложь.

— И тогда ты порвала с ним?

Люси кивнула.

— Я ведь знала, что мой вагон идет по другой колее. О, я любила Тома, даже очень любила; поймите меня правильно. Но я не могла быть с ним вместе, не причиняя ему страданий. Ведь развод не освободил бы его от ответственности ни за жену, ни за меня. А я не хотела причинять ему боль. И я ушла от него — вот и вся история.

— Хотя и не совсем, — сказал Бэньйон и улыбнулся ей. — Но ближе к делу. Почему ты думаешь, что здоровье вовсе не беспокоило Тома?

Люси посмотрела ему прямо в глаза:

— Несколько дней назад я говорила с ним, мы вместе ужинали. Это была наша первая встреча с лета прошлого года. Мы чуть не столкнулись с ним на Маркет-стрит. Было пять часов вечера. Том сказал, что жена уехала к сестре в Гаррисбург и сразу пригласил меня зайти куда-нибудь пропустить стаканчик, — тут она улыбнулась. — Но из «стаканчика» получился настоящий ужин. Том был в чудесном настроении, таким я его не видела никогда. Он сказал мне, что еще ни разу не чувствовал себя таким счастливым.

— Это может означать многое, — сказал Бэньйон. — То ли душевное состояние, то ли жизненные обстоятельства или состояние здоровья.

— Я понимаю, но не только поэтому самоубийство Тома кажется мне загадочным. Он был вовсе не из тех людей, что кончают с собой, он был человеком совершенно иного склада.

Бэньйон задумался ненадолго, потом пожал плечами.

— И все-таки, Люси, его самоубийство — неоспоримый факт.

Она опять покачала головой и уверенности в ней стало меньше:

— Нет, не могу в это поверить, — прошептала она.

— Скажи мне тогда вот еще что: не заметила ли ты в нем какой-то озабоченности, присутствия тяжелых мыслей? Говорил ли он о своих денежных делах, о жене? Вспомни, Люси!

— Нет, ничего такого не было. И опять-таки странно, — она была как бы даже удивлена. — Я ведь вам уже говорила, что он чувствовал себя ответственным за все: за бога и за мир, за добро и зло, — она говорила с возрастающим возбуждением, — на прошлом неделе он был совсем другим, как я уже сказала вам. Словно с него сняли какую-то ответственность, чувство вины, словно совесть его, наконец, чиста. Я понимаю, что говорю бессвязно, но так оно и было, и поэтому я не верю, что он застрелился.

— Но он сделал это, Люси! — Бэньйон наморщил лоб и закурил еще одну сигарету. — Может быть, прекрасное настроение, замеченное тобой в нем, явилось результатом, ну, скажем, расчета, которое он произвел сам с собой и со всем миром. Может быть он осознал, что земля — не небо и не преисподняя, а как раз то самое место, где мы должны исполнить свой долг и получить от жизни то, что заслужили.

— Если дело обстояло так, тогда у него вообще не было никаких оснований для того, чтобы расстаться с жизнью, — с упорством продолжала Люси.

— А я знаю, что он застрелился!

— Еще раз простите, я отняла у вас столько времени, мистер Бэньйон!

— Ничего, я привык. Кроме того, следить за каждой ниточкой, ведущей к самоубийству — мой долг, — он улыбнулся. А как насчет рюмочки ликера, Люси?

— Идет, мистер Бэньйон.

Когда пятнадцать минут спустя он поехал по дороге домой, он подумал: «Ведь целый час пропал зря!» Потом поправил себя: «А может быть, и не пропал». Многолетний опыт учил его, что ни о чем нельзя судить с достаточной определенностью, пока преступление не раскрыто.

3

На следующий день Дэва Бэньйона ожидало в бюро много срочной работы. На столе лежал материал по трем законченным делам. В двух из них не хватало только подписи, чтобы передать их на рассмотрение суда присяжных; третье было возвращено прокуратурой, требовавшей более тщательных и жестких определений следствия до передачи обвиняемого во власть присяжных.