За десять минут до отъезда зазвонил телефон. Джесс схватила трубку. Незнакомый номер. Голос Марти.
– Ты не могла бы оставить сегодня детей у меня?
У нее перехватило дыхание.
– Ну нет, – отрезала она, когда снова обрела дар речи. – Ты не отберешь их у меня, не так просто.
– Я всего лишь… пытаюсь им все объяснить.
– Что ж, желаю удачи. Потому что я вот никак не пойму. – Она повысила голос. Люди за соседними столиками маленького кафе поворачивали головы.
– Я не мог тебе сказать, Джесс, ясно? Потому что знал, что ты отреагируешь именно так.
– А, так это моя вина. Ну конечно!
– Мы разошлись. Ты знала это не хуже меня.
Джесс стояла. Она не заметила, как вскочила на ноги. Мистер Николс почему-то тоже встал.
– Плевать я хотела на нас с тобой, ясно? Но мы жили впроголодь с тех пор, как ты ушел, и тут вдруг оказывается, что ты живешь с другой женщиной со своим новеньким диваном и блестящей машиной и кормишь ее детей. Хотя говорил, что не можешь и пальцем пошевелить ради своих. Да, Марти, вполне вероятно, что мне это пришлось бы не по душе.
– Я живу не на свои деньги. Это деньги Линзи. Я не могу кормить твоих детей на ее деньги.
– Моих детей?
– Послушай, – сказал Марти, – Танзи очень хочется остаться. Она явно расстроена из-за истории с математикой. Она попросила меня попросить тебя. Пожалуйста.
Джесс не могла говорить. Она стояла на холодной автомобильной парковке, закрыв глаза и сжимая телефон пальцами с побелевшими костяшками.
– К тому же я хочу уладить разногласия с Никки.
– Ты… невозможен.
– Просто… просто дай мне уладить разногласия с детьми, пожалуйста. Мы с тобой можем поговорить позже. Но сегодня, пока они здесь… Я скучал по ним, Джесс. Я знаю, знаю, все это моя вина. Я ужасно себя вел. Но я действительно рад, что правда вышла на свет. Я рад, что ты в курсе, что происходит. И я просто… хочу жить дальше.
Джесс смотрела прямо перед собой на парковку. Вдалеке мигали голубые огни полицейской машины. Заболела нога. Джесс прижала ладонь к лицу и наконец сказала:
– Дай трубку Танзи.
Короткая пауза, стук двери. Джесс глубоко вдохнула.
– Мама?
– Танзи? Милая? У тебя все в порядке?
– Все хорошо, мама. У них есть черепахи. Одна из них хромает. Ее зовут Майк. Можно мы заведем черепаху?
– Мы об этом поговорим. – (В трубке бренчали кастрюли, бежала из крана вода.) – Ты правда хочешь остаться на ночь? Это вовсе не обязательно. Просто… делай, что сама хочешь.
– Я бы с удовольствием осталась. Сюзи милая. Она обещала одолжить мне свою пижаму с героями «Классного мюзикла».
– Сюзи?
– Дочка Линзи. Это будет вроде вечеринки с ночевкой. А еще у нее есть специальные бусины, которые можно составить в узор и закрепить утюгом.
– Хорошо.
Короткая пауза. Приглушенное бормотание в трубке.
– Когда ты заберешь меня завтра?
Джесс сглотнула и постаралась говорить спокойно:
– После завтрака. В девять утра. И если ты передумаешь, просто позвони, хорошо? В любое время. И я сразу тебя заберу. Хоть среди ночи. Неважно.
– Знаю.
– Я приеду в любое время. Я люблю тебя, милая. Звони в любое время.
– Хорошо.
– Ты… ты не могла бы передать трубку Никки?
– Я люблю тебя.
– До свидания.
– Я сказал ему, что останусь, – бесстрастно сообщил Никки. – Но только, чтобы присмотреть за Танзи.
– Хорошо. Мы остановимся где-нибудь поблизости. Она… Эта женщина… Она вменяемая? В смысле, вам обоим ничего не грозит?
– Линзи? Она ничего.
– А ты… У тебя все нормально? Он не…
– Все в порядке. – Долгое молчание. – Джесс?
– Да?
– У тебя все нормально?
Ее лицо сморщилось. Она молча вдохнула, подняла руку и вытерла слезы, которые беззвучно струились по щекам. Она и не знала, что в ней столько слез. Она не отвечала Никки, пока не смогла говорить ровным голосом.
– У меня все хорошо, милый. Развлекайтесь и не волнуйтесь обо мне. Увидимся утром.
Мистер Николс стоял у нее за спиной. Он молча взял у Джесс телефон, не сводя глаз с ее лица:
– Я нашел гостиницу, где пускают собак.
– А бар там есть? – Джесс вытерла глаза тыльной стороной ладони.
– Что?
– Мне нужно напиться, Эд. В хлам. – Он протянул ей руку, и она взяла ее. – К тому же, кажется, я сломала палец на ноге.
23. Эд
Жил-был Эд, и однажды он встретил самую большую оптимистку на свете. Она носила шлепанцы в надежде на приход весны. Казалось, она скачет по жизни, словно Тигра. То, что могло бы подкосить другого, ее вовсе не огорчало. А если она и падала, тут же вскакивала обратно. Снова падала, растягивала губы в улыбке, стряхивала пыль и двигалась дальше. Эд никак не мог понять, героизм это или идиотизм.
А потом он оказался на обочине рядом с пятикомнатным роскошным домом неподалеку от Карлайла и увидел, как все, во что верила эта девушка, разлетается в клочья, и остается лишь призрак на пассажирском сиденье, невидящим взглядом сверлящий ветровое стекло. Эд почти слышал, как утекает ее оптимизм. И его сердце треснуло и раскрылось.