Один неверный шаг

— Побег Аниты стал страшным ударом для Хораса, — продолжила Мэйбл. — И он так никогда и не оправился от этой травмы. Брэнда, разумеется, тоже. Ведь она была еще совсем крошкой, когда мать бросила ее. После этого она на протяжении трех лет каждую ночь плакала. Даже когда поступила в школу высшей ступени, и то, бывало, орошала подушку слезами. Хорас говорил, что она во сне зовет мать — потому и плачет.

Майрон наконец отвел взгляд от снимка.

— А может, она все-таки не убежала?

Глаза у нее стали узкими, как щелки.

— Что вы хотите сказать?

— То, что с ней могло случиться нечто ужасное. Ее могли похитить, избить до полусмерти, убить, наконец…

На губах Мэйбл Эдвардс появилась печальная улыбка.

— Я вас понимаю, — мягко произнесла она. — Вы смотрите на эту фотографию и отказываетесь воспринимать очевидное. Трудно поверить, что такая очаровательная мать с ангельским лицом бросила свою крохотную дочурку на произвол судьбы. Знаю. Это трудно принять. Но факт остается фактом — она действительно сделала это.

— Записку можно было подделать, — продолжал гнуть свою линию Майрон. — Чтобы сбить Хораса со следа.

Мэйбл покачала головой:

— Нет.

— Но вы не можете быть уверены в этом на все сто…

— Анита мне звонит.

Он замер.

— Что вы сказали?..

— Не часто, конечно. Возможно, раз в два года. И расспрашивает о Брэнде. Но когда я начинаю просить ее вернуться домой, сразу вешает трубку.

— Откуда она вам звонит?

Мэйбл покачала головой.

— Поначалу ее плохо слышно. Как будто она говорит издалека. Похоже на помехи на линии. Впрочем, я всегда подозревала, что она находится за морями.

— Когда она звонила вам последний раз?

Ответ последовал незамедлительно.

— Три года назад. Помню, я сказала ей тогда, что Брэнду приняли в медицинское училище.

— И с тех пор ничего?

— Ни словечка.

— А вы уверены, что с вами разговаривала именно она? — Майрон неожиданно поймал себя на том, что подсознательно хочет убедить ее в обратном.

— Да. Это была Анита.

— А Хорас знал о звонках?

— Поначалу я говорила ему об этом. Но это было все равно что бередить незажившую рану. И я перестала говорить. Но иногда меня посещает мысль, что она ему тоже звонила.

— Почему вы так думаете?

— Однажды он спьяну пробурчал что-то на эту тему. Когда я потом стала допытываться, он всячески это отрицал. Впрочем, я особенно на него не давила. В обычной жизни мы никогда не разговаривали об Аните. Это с одной стороны. А с другой — она будто постоянно находилась рядом с нами. Иногда мне казалось, что она сидит вместе с нами в комнате. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?

После этих слов в комнате повисло молчание — глухое и тяжелое, как толстые старинные гардины. Майрон ждал, когда это закончится, но гардины продолжали висеть и, судя по всему, убирать их никто не собирался.

— Я так устала, Майрон, — пробормотала наконец пожилая дама. — Не могли бы мы поговорить на эту тему в другой раз?

— Разумеется, — сказал он, поднимаясь со стула. — Если брат позвонит вам еще раз…

— Он не позвонит. Полагает, что его телефон прослушивают. Во всяком случае, от него не поступало никаких известий вот уже целую неделю.

— Если честно, миссис Эдвардс, вы знаете, где он?

— Нет. Хорас сказал, что если я ничего не буду знать, мне так будет спокойнее.

Майрон достал из кармана ручку и визитную карточку и написал на обратной стороне номер своего мобильного телефона.

— Если вам вдруг понадобится со мной связаться, звоните по этому номеру двадцать четыре часа в сутки.

Она едва заметно кивнула. Возможно, этот разговор и впрямь сильно ее утомил, поскольку, когда она протянула руку за карточкой, пальцы у нее подрагивали, и взять у Майрона крохотный кусочек картона оказалось для нее непростой проблемой.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Я сказал тебе вчера не всю правду.

Норм Цукерман и Майрон сидели в верхнем ряду спортивных трибун и разговаривали. Внизу «Нью-йоркские дельфины» носились как угорелые по площадке, играя пять на пять. Майрон был впечатлен. Молодые женщины передвигались быстро и целеустремленно. Будучи отчасти «сексистом» — так, во всяком случае, охарактеризовала его в шутливом разговоре Брэнда, — он рассчитывал увидеть куда более скованные и неуклюжие движения и броски в «девчоночьем духе».

— Хочешь услышать кое-что смешное? — спросил Норм. — Я ненавижу спорт. Да будет тебе известно, что владелец «Зума», так называемый спортивный магнат, король спортивного тряпья и все такое, старается как можно реже прикасаться ко всем этим мячам, бейсбольным битам и прочему спортивному снаряжению. И знаешь почему?

Майрон покачал головой.

— Потому что я никогда не умел обращаться с этими штуками и вообще был в смысле спорта полный лох, как выражаются сейчас школьники. Зато мой старший брат Хершель считался одним из лучших спортсменов школы. — Норм отвел взгляд, а когда заговорил снова, в его голосе прорывалась хрипотца. — Большой добрый Хеши. Ты мне чем-то напоминаешь его, Майрон. Честно. И я не просто так говорю, а потому что до сих пор вспоминаю брата чуть ли не каждый день, и мне здорово его не хватает. Бедняга умер в пятнадцать лет…