Один-единственный

— Может быть, мне удастся прилететь домой на пару дней. Знаешь, я по ночам лежу, не могу уснуть и все время стараюсь вызвать в памяти твое лицо, твою улыбку.

— Нет! — Изабель с трудом справилась с тембром своего голоса. — То есть я хотела сказать насчет твоего прилета. Я ни за что не стала бы просить тебя об этом, особенно учитывая то, как ты переносишь самолет.

— Но со мной Святой Кристофер.

— Ты носишь этот медальон?

— Постоянно.

— А еще?

— Попробуй сама догадаться.

Но Изабель боялась подключать воображение.

— Кстати, ты меня сегодня не спрашивал, во что я одета, Бронсон. Я разочарована.

— О'кей, — сказал он, и рокочущий смех, пронесшись по проводам, защекотал ее барабанную перепонку. — Послушаю.

— Ну что ж, на мне спортивные брюки, мешковатая футболка и гигантские шлепанцы.

— Ты шутишь. — Бронсон помолчал немного. — Нет? Не шутишь?

— Нисколько.

— А бриллианты?

— Ни единого.

— А я полагал, ни одна уважающая себя принцесса не выходит из апартаментов без фамильных бриллиантов.

— На мне только одно украшение, Бронсон, это золотой браслет, который однажды подарил мне на Рождество один замечательный мужчина.

Теперь пришло время удивиться Дэниелу:

— Но я думал, ты ненавидишь этот браслет.

— Я никогда так не говорила.

— Но вид у тебя был такой, будто ты хотела запустить им мне в физиономию.

— В тот день я вела себя ужасно, — сказала Изабель, — и я прошу прощения. Мне тогда и в голову не приходило, что я могу оскорбить твои чувства.

— Нет. Тебе в голову не приходило даже то, что у меня могут быть какие-то чувства.

Ну что тут возразишь? Это ведь правда.

— Что ж, я учусь, Бронсон. Вот и все, что могу сказать в свое оправдание. При таком воспитании, как у меня, довольно трудно не выйти из рамок. — Изабель вспомнила бесконечную вереницу слуг, роскошные пансионы, все эти преграды между ней и реальным миром. — Мне так хочется, чтобы ты понял, какой я была.

— Мои уши к твоим услугам, — отозвался Дэниел. — Если, конечно, ты хочешь рассказывать.

— Хочу, только это слишком долго. Я так давно не думала об этом, — Изабель рассмеялась, — что даже не знаю, с чего начинать.

— С чего угодно, принцесса. — Голос его звучал тепло и ласково. — Я буду слушать, сколько нужно.

Принцесса откинулась на спинку кресла-качалки и прикрыла глаза.

— Я вспоминаю, как моя мама сидела возле трюмо...

Они регулярно связывались по телефону — пять дней подряд. То были долгие интимные разговоры о себе, о родственниках, о знакомых: обо всем, кроме, пожалуй, одного — кроме будущего. Дэниел принадлежал к числу тех редких мужчин, которые, несмотря на возраст, продолжают любить свою семью и отчетливо понимают всю важность кровных уз. К тому же он был достаточно опытен и отдавал себе отчет в том, насколько редко встречаются такие отношения между родными, как в доме его родителей. Изабель от всей души завидовала его детству и юности. Но ни разу за все это время Дэниел не сказал, что хотел бы обзавестись собственной семьей.

На шестой день Изабель села в машину и отправилась на Манхэттен, на ежемесячный осмотр у акушера, которого порекомендовала ей доктор Маккэфри.

— Все идет точно по графику, — сказал врач. — Продолжайте делать все то, что вы и делаете.

Домой она возвращалась в смятении. «Скажи ему», — настаивала Мэксин. «Должен же мужик знать, что он вот-вот станет отцом», — ворчал Иван. «Чего ты дожидаешься? — терзала ее собственная совесть. — Скажи ему!»

И принцесса набрала его номер, как только добралась до коттеджа. Если она правильно разобралась с часовыми поясами, то в Токио должно быть четыре часа утра.

— Прости, если я разбужу тебя, Бронсон, — бормотала она гудящей трубке, когда оператор соединил ее с номером Дэниела. — Но по крайней мере я знаю, что ты дома.

Трубка пропищала десять раз, двадцать, двадцать пять... Изабель резко шлепнула ее на телефон. Так сколько там должно быть? Четыре утра? Она снова набрала номер. На сей раз терпения хватило на тридцать гудков. С тем же результатом.

— Хотите оставить сообщение? — спросил телефонный оператор.

— Нет, — рявкнула она. Все равно японцы слишком вежливы для такого сообщения, которое она хотела бы оставить.

— Я был на Хоккайдо, — сказал Дэниел, когда они созвонились через несколько дней. — У черта на рогах.

Изабель смахнула глупые смешные слезы.

— А я так волновалась.

— Ты, принцесса? А я уж представлял себе, как ты швыряешь телефонный аппарат в окно.

— Сначала, после первых четырех звонков, я именно это и хотела сделать. Но потом начала переживать.

— Я рад это слышать.

— Что именно? Что я беспокоилась о тебе?

— Ну да, — сказал он. — Значит, тебе небезразлично, где я и что со мной.

Вот оно! Настал момент!

— Бронсон, есть одна вещь...

— Эта вещь не может подождать до следующего разговора, принцесса? Хастингс уже на пороге. Мы должны с ним мчаться на самолет в Киото. Там у нас важная встреча.

Изабель вздохнула. Что ж, может, это знак свыше.

— Ладно, Бронсон, поговорим в другой раз.

В конце концов ведь молчала же она все шесть месяцев!