Один

Впрочем, прыщи Фригг придумала ему сама – и видела их, к сожалению, лишь она одна: Христ, как не всматривалась, на коже наглеца ни приметила ни одного изъяна. Но мальчишка всегда норовил подставить Фригг подножку или дернуть за локон. Любое слово, сказанное в присутствии Локи, тут же оборачивалось перевранной сальностью или непристойностью, которую Локи тут же стремился сделать достоянием всей округи.

Фригг старалась обходить Локи стороной, чем вызывала удивление Христ:

– Локи – бог хоть куда: умен, хитер, пронырлив! С ним я бы чувствовала себя в безопасности!

– Ну, и бери его себе! – фыркала Фригг, дергая плечиком.

Но в глубине души ей нравилось сознание того, что Христ безоговорочно признает ее превосходство. А в собственной звезде она была уверена с младенчества. Фригг, даже порой не признаваясь сама себе, была уверена в удаче, которая не может оказаться несколько ехидной, чтобы, показав краешек победы, вильнуть в сторону.

И именно тогда, ведя бесцельную болтовню с хохотушкой Христ, Фригг поклялась, что будет всегда и во всем первой.

Тогда же богиня впервые осознала, что, как ни старайся и не подражай ей Христ, Фригг всегда будет на ее фоне яркой кометой на бархатном небосклоне – Фригг впервые осознала свою женскую сущность и сделала ее своим наиглавнейшим оружием в мире, где прежде всего ценились непохожесть и отличность от прочих. Асгард был город удовольствий. Здесь не было неосуществимых желаний, а несбывшиеся чаяния обитатели небес гнали прочь, как гонит трактирщик шелудивого пса, разлегшегося на пороге.

Бродячим псом Фригг не будет. Она так решила. И теперь все ее мысли и поступки были направлены на то, чтобы не сбиться с определившегося пути.

Христ, хоть по-прежнему забавляла, отошла в тень, служа Фригг лишь фоном. В лет тринадцать Фригг и Христ стали впервые и всерьез интересоваться парнями. Христ, хоть и воспитанная по образу богини, все же оставалась дочерью садовника. Фригг была холодна и недоступна, как далекая звезда, о которой лишь можно мечтать.

Дворец Фригг всегда казался золоченой клеткой – она не разделяла восхищения Христ дорогой обстановкой и сурово неприступными прислужниками, куда как более недоступными, чем сами их господа.

Теперь, в пору взросления, знакомясь с новыми мальчиками, Фригг испытывала неведомую ранее гордость и удовольствие, когда на вопрос, где обитают такие славные пичужки, Фригг могла указать на громаду дворца почти в центре Асгарда. Христ на такой вопрос отворачивалась, предоставляя подруге право ответа. Впрочем, кидая на Христ плотоядные взоры, парням Асгарда было совершенно все равно, где живет хорошенькая толстушка, – притиснуть девушку ведь можно к любому плетню, а если она не откажет и в большем, ну, есть ведь множество облюбованных влюбленными закутков. Насчет богини такие мысли не возникали, хотя мальчики толпились вокруг Фригг восхищенным роем; но довольствовались созерцанием юной прелестницы.

Когда подругам исполнилось по пятнадцать, Фригг внезапно одолела жажда деятельности. Однако небесный город не представлял, что богиня захочет заняться чем-то помимо соколиной охоты или, на худой конец, вышивкой бисером по шелку.

Примерно в это же время Христ оглянулась назад и вдруг осознала, что она – не более, чем приживалка при богатой патроне. Несмотря на то, что за годы дружбы с богиней и домашние, и челядь привыкли видеть во Христ равную Фригг, относясь к девушкам с равным вниманием и почтением, Христ внезапно поняла, что у нее, случись с богиней что-то, нет ни малейшей, пусть тонкой паутинки, способной удержать валькирию на плаву. С этого момента судьбы подруг начали расходиться. Да и Фригг, возвращаясь с балов или званых вечеров, куда открыт был доступ лишь избранным, видела, что ее восторженные рассказы лишь злят подругу, вызывая румянец досады.

В пятнадцать лет Фригг увлеклась странной игрой. Облачившись в мужской костюм, она дни напролет носилась на своей смирной серой лошадке по жарким долинам. Какая-то тайная страсть или нераспознанное желание, неустанно заставляли ее прятаться от прочих. Едва уснув, она тут же, подстегиваемая внутренним горением, просыпалась. Выскальзывала из дворца, холодя ноги в росистой траве. К ее привычкам быстро приспособился мальчик-грум, и в любое время мохнатая лошадка была готова под седло.

Что искала Фригг в бесконечных пространствах небесной обители богов, она, пожалуй, и сама не смогла бы ответить. Но все видели: с богиней творится что-то недоброе, внезапно она стала груба и раздражительна.

И лишь наедине с природой, упав в густые травы, осыпавшие богиню шуршащим спелым семенем, она укорачивала свой нрав.

Первой, как ни странно, угадала причину не мать, не Христ, а старуха-нянька, как-то положив корявую, изборожденную глубокими рубцами лет ладонь на чистенький лобик любимицы:

– Выросла ты, девочка, – молвила старуха. – Выросла и повзрослела. Замуж бы тебе пора!