Один

С того места, где к лаве приросла Старая Хана, виднелось и жилище самого великого Одина: стропилами воителю служили копья, а крыша вместо черепицы была покрыта золотыми боевыми щитами. Солнце чуть повернуло голову – палаты Одина вспыхнули расплавленным в тигле металлом, слепя глаза.

Дворец великого аса, четкий на фоне морского заката, одиноко рос, вытянувшись ввысь, на гордом утесе. Один редко оставался во дворце на вершине горы, предпочитая делить кров и стол с приятелями.

Туда он приходил послушать, как внизу ревет море, разбиваясь об утес в бессильной злобе – тут Один находил силы быть первым. Море и зуб утеса учили мудрого несокрушимости камня и упорству волны.

«Остерегайся опасности!» – предупреждал парящий над жилищем Одина небесный орел. «Не доверяй никому!», – привязанный к столбу во дворе золотой цепью, скалил зубы чудовищный волк. Зверюгу на потеху остальным создал Локи, почти единственный из асов не разучившийся из глины и воды лепить чудища, способные оживать.

Волка Локи придумал как сюрприз Одину. Тот даже шарахнулся от собственного жилища, когда наперерез асу метнулась огромная серая тень. Скаля зубы и вздыбливая на загривке шерсть, волк приноравливался урвать из икры великого лакомый кусок, когда Локи ударами палицы загнал чудище на место и укоротил цепь.

А вокруг, охочие до забав, хохотали асы. Одину ничего не оставалось, как похвалить приятеля:

– Славный зверюга! Пусть живет! – хотя в глубине души готов был вырвать у Локи всю бороду по волоску: стыдно, но ас струсил, когда хищник кинулся молнией и промазал на какую-то пядь.

Хана неодобрительно покачала головой: асы казались ей неразумными детьми, играющими с огнем. Когда никто не видел, волк Локи целыми днями, ломая клыки и стачивая зубы, беспрестанно грыз цепь. Хану он смерил взглядом из-под выпуклого лба, но бесполезное занятие не бросил: на звеньях цепи оставались лишь слабо различимые черточки клыков.

Хана, невесть как избавившаяся от телесной оболочки, шагнула из жилища асов – и в другую минуту стояла на том самом горном утесе.

Горный камень не давал соков ни траве, ни цветам. Лишь деревце, хрупкое для северных широт, убого кривилось под ветром с моря. Ветки, слабые И молящие о пощаде, выгибались. Ствол кренило к земле. Но при этом деревцо сияло мириадом бело-кремовых соцветий.

Скандинавская девочка в теле старухи замерла перед невиданным чудом.

– Цветущий персик! Это ли не величайшее чудо Гладсхейма?

Такова суть человеческой природы: мы возвеличиваем лишь то, что только нам кажется чудом. Что за дело до того, как мыслят другие?

А неведомый голос звал Хану в другой мир. Она с сожалением оглянулась на жилище радости: впереди запретным селением среди гор лежала земля богини Скади. Прорицательница знала, что на жителях Трюмхейма лежит проклятие – их время исчислялось минутами, в которые нужно прожить годы. Она обошла стороной зловещее место, чтобы тут же о нем забыть.

Почудилось? Или в самом деле Старую Хану окликнули из седьмого мира? Там правил бог света и радости светлый сын Одина Бальдр.

Старуха, семеня, заспешила на зов.

Когда она достигла Брейдаблика, там царила ночь. Боги погасили в детской светильник, но Бальдр спал неспокойно. Ресницы дрожали, казалось, спящий сейчас проснется.

Старая Хана склонилась над юношей. На нежное лицо падала светлая полоска от настенного святильника.

– Няня! Няня! – по-детски жалобно позвал Бальдер. Разом спохватился, круглыми глазами глядя на невесть откуда взявшуюся старуху.

– Тише, не пугайся со сна, – ласково провела Хана по щеке юноши: кожа, словно у девушки, была шелковистой на ощупь.

– Да откуда ты взялась? – вспылил Бальдр, стыдясь ночных страхов. Рубашка, как часто бывало в последние ночи, взмокла от пота. Волосы слиплись. Губы пересохли, растрескавшись неприметными ранками.

– Пить? – догадалась старуха, протягивая богу стоящий в изголовье постели ковш с подкисленной соком водой.

Юноша сделал несколько жадных глотков, сев в постели. Вода пролилась, холодной струйкой стекая за ворот рубахи.

– Спасибо, – отставил Бальдр питье. – А теперь расскажи, как тебе удалось проникнуть в мои покои мимо стражи?

– Зачем же тебя сторожить? – подивилась Хана. – Разве ты клад?

И отметила темную складку между бровей, исказившую юное лицо.

– Может, и клад, – хмуро отозвался сын Одина. – Да ты, пожалуй, единственная не слыхала.

– О чем же мне надо или не надо было прослышать? – Хана осторожно распрямила взмокшие каштановые кудри юноши, отерла влажный лоб.

– Да так, – покосился Бальдр на незнакомую гостью. Руки у старухи, хоть и корявые, были ласковы, успокаивали ночные видения. Которую ночь в светлом царстве бога Бальдра поселилось уныние. Заброшены были забавы, соколиная охота, лыжи и состязания в стрельбе по сосновым шишкам. Вначале Бальдр, увидев свой первый сон, было, подумал, что на ужин стоит ограничиться лишь ковшиком кислого молока. И был удивлен, когда его мать богиня Фригг всполошилась из-за глупого ночного кошмара.