Одевая эпоху

Великолепный золотой футляр, отороченный собольим мехом, идеально облегал фигуру графини, и в примерочном салоне стояла благоговейная тишина. Продавщица глядела на платье как зачарованная, первая закройщица рукой мастера разглаживала заломы на ткани, юные швеи, вытянувшись по стойке «смирно», держали наготове коробки с булавками, а в овальном окне над дверью виднелись восхищенные лица, слышались возгласы: «Какая красота!» или «Просто чудо!» Графиня словно не замечала всех этих восторгов, высоко подняв голову, она с пренебрежительным видом озиралась вокруг. Я вошел, поклонился и сказал, что у нее есть все основания быть довольной – платье очень красивое. В ответ, задрав голову еще выше, чтобы ее злобная тирада прозвучала с еще большей высоты, она произнесла:

– Я думала, вы умеете одевать только работниц и сопливых девчонок, но не знала, что вы способны создать платье для знатной дамы!

Платье графини де Грефюль от Поля Пуаре на свадьбе дочери, 1903. Музей Моды, Париж

Я сказал, что ее платье создано руками этих самых работниц и что знатные дамы из Бельгии смело могут положиться на вкус парижских швеек: они от этого только выиграют.

Дениза Пуаре, 1911

Затем я ушел, глубоко возмущенный этой выходкой. Я не ожидал от женщины почтенных лет, живущей в роскоши, такой невоспитанности, соединенной с высокомерием и желанием уязвить побольнее. И все мои служащие в один голос твердили то же самое. В России за такое поведение ее наказали бы кнутом, в Италии напоили бы касторкой, а во Франции она лишь вызвала улыбку. Когда она опять появилась у нас, желая заказать новые платья, продавщица в отместку назначила такие цены, которые оказались не по карману даже ей. Чтобы развеяться и забыть об этих неприятных сторонах моей работы, я вместе с моим другом Мераном совершал полеты на воздушном шаре.

Люкс от Поля Пуаре, 1910-1920-е годы

Я рассказал обо всем этом и о распорядке дня в течение нескольких суток только для того, чтобы читатель понял, какую бурную деятельность я развивал и какой она была разнообразной, хоть и направленной только на одну цель – сделать женщин неотразимыми. Жизнь создателя модной одежды напоминает кинематографический фильм, бесконечную череду самых разных событий.

Ориентальное платье от Поля Пуаре, 1912

Помимо всего того, о чем я упомянул, мне приходилось еще наблюдать за строительством, которое вела фирма «Martine»: особняк для мадемуазель Спинелли[216] (за него, если не ошибаюсь, она так и не заплатила) и столовая в доме моего учителя Дусе, в Булонском лесу.

Жак Дусе, забыв старые обиды, решился доверить мне оформление одного из помещений, где проходила его частная жизнь, и я с энтузиазмом взялся за эту работу. Мне помогал замечательный художник Фоконне[217], он выполнял рисунки для стенных панелей. Я еще ничего не сказал о Фоконне, который в фирме «Martine» стал самым сведущим и преданным из моих помощников. Это был необычайно обаятельный человек, обладавший умом столь же острым, сколь и глубоким, похожий на философа былых времен, исполненный иронии и скепсиса. Его карандаш был таким же изысканным и свободным, как его мысль, а выбор выразительных средств – таким же точным, как его жизненные наблюдения. Он обладал огромной культурой, и рисунок, и колорит сразу выдавали в нем знатока античного искусства. На программке праздника, который я устроил в Бютаре, он изобразил коринфские вазы, оплетенные плющом – темные, почти черные листья эффектно выделялись на светлой глине.

Он выполнил все контурные рисунки, украшавшие холл у мадемуазель Спинелли. Безвременная смерть отняла его у друзей и оборвала так блестяще начавшийся творческий путь, но достаточно взглянуть на его картину в Люксембургском дворце, на его гравюры, чтобы понять, какой это был художник. Летом мы с Фоконне отдыхали в Бретани, на острове Люди. Он собирал на пляже крошечные светло-желтые ракушки, а потом целыми днями проделывал в них дырочки и нанизывал их на нитку, так что получались красивые длинные ожерелья, которые он носил сам и раздаривал друзьям. Вместе с нами еще отдыхал Нодэн с женой и ребенком.

Шляпа от Поля Пуаре, 1912

Мы поселились на острове Люди в доме, который я снял в аренду заочно, через переписку. Приехав, я был неприятно поражен скудным внутренним убранством и меблировкой дома, столовая была выбелена известью, словно келья трапписта[218]. Возможно, сейчас бы мне это понравилось, а тогда – категорически нет. Но талант Нодэна вдохнул жизнь в это заброшенное, унылое место: он расписал стены. Под краснобелым полотняным тентом с надписью «Кафе “Коммерсант”» сидели за столиками и пили аперитивы разномастные посетители кафе, от матросов до богатых судовладельцев.

Это была хорошая компания, мы провели немало приятных минут, придумывая всевозможные монологи и диалоги.

Модель Поля Пуаре, 1913

На таком красочном фоне буфет и стулья выглядели убого, мы выкрасили их в зеленый цвет, и все вместе стало бесшабашно веселым. Однако хозяин дома, вернувшийся в день нашего отъезда, нисколько не обрадовался, а, напротив, рассвирепел.