Одевая эпоху

Все продавщицы разом поднялись с мест. Стулья расставили вдоль стен, как для показа моделей. И все устремились на площадку перед лифтом. Из коридоров стекался срочно оповещенный персонал. Это был общий сбор, мы выстроились в шеренгу перед дверью, а г-н Ворт зажимал пасть маленькой собачке, которую держал под мышкой: она радостно тявкала, решив по-своему поучаствовать в окружающей суете. Я стоял в конце шеренги и с любопытством ждал, когда же появится прекрасная княгиня, виновница этого переполоха. Лифт поднимался очень медленно, как будто вез борца-тяжеловеса. Когда он открылся, я был разочарован: оттуда показалось маленькое, толстенькое, краснолицее существо в черном, похожее на кюре, опиравшееся на две трости и с огромной сигарой во рту. Все низко поклонились либо сделали книксен. Месье Ворт согнулся в три погибели. Властным тоном, с сильным русским акцентом княгиня произнесла: «Ворт, покажи мне твои конфекции». Так она называла манто.

Жан Ворт усадил княгиню на несколько стульев, манекенщицы побежали переодеваться, и я удостоился чести показать княгине свое манто, только что законченное, в то время новинку. Сегодня оно показалось бы банальным, едва ли не старомодным, но тогда еще никто не видел ничего подобного.

Это было просторное, прямое кимоно из черного сукна с биэ[108]из черного атласа; рукава расширенные по всей длине, по краям украшенные богатой вышивкой, как рукава китайских халатов. Быть может, княгине привиделись китайцы, на которых Россия смотрела как на врагов? Быть может, перед ней возник призрак Порт-Артура[109] или еще что-нибудь в этом роде?

Как бы там ни было, но она вдруг закричала: «Ах! Какой ужас! У нас, когда за санями бегут мужики и сильно докучают, им отрубают головы и кладут в такие вот мешки…»

Мне казалось, что мою голову уже положили в мешок.

Я ушел, совершенно пав духом и потеряв надежду когда-либо понравиться русским княгиням.

В скором времени мне представился случай, чтобы создавать в Париже платья по моему вкусу, для женщин, которых я больше всего почитал. На улице Обер освободилось подходящее помещение. Из модного дома, расположенного по соседству, собралась уйти продавщица: она тоже оказалась свободной.

Я почувствовал, как у меня вырастают крылья, и последовал совету месье Дусе: у меня была очаровательная любовница, и на нее все обращали внимание благодаря элегантнейшим туалетам, которые я для нее создавал.

Я жил тогда в Овер-сюр-Уаз[110], снимал там домик, что-то вроде загородного особнячка, вел независимый образ жизни и позволял себе разные причуды. При доме был маленький сад, который выходил к Уазе; перед тем как пойти на работу, я мог посидеть на берегу с удочкой. У меня уже проявлялись недостатки, которые преследовали меня всю жизнь и которые я всегда ценил в себе больше, чем достоинства. Моя подруга, родом из Эльзаса, очень любила готовить. Помню, она вставала в пять утра, чтобы успеть замариновать закуски или кролика и подать их на стол в полдень.

Платье от Ч.-Ф. Ворта для княгини Строгановой, 1893.

Из коллекции А. Васильева

Она готовила анчоусов и филе сельди, и, когда снова ложилась в постель, от нее пахло свежесо-рванным тимьяном, кервелем и луком-резанцем. Эти прозаические хозяйственные заботы не мешали ей носить платья с большим искусством. Я помню черный суконный костюм с пелеринкой, закрепленной на плечах, как плащ Вертера[111], и маленькую черную шляпку-кораблик, увенчанную белой петушьей головой с красным гребешком. Это было восхитительно и, думаю, неплохо смотрелось бы даже сегодня. Все женщины любовались этим туалетом и давали мне понять, что охотно купили бы его, если бы согласился продать. Однажды утром, приехав из Овера, я зашел в кабинет Гастона Ворта и сказал ему: «Вы предложили мне открыть у вас “отдел жареного картофеля”. Я это сделал. Я доволен своей работой, вы, надеюсь, тоже. Но запах “жареного”, похоже, многим здесь мешает. Поэтому я решил обосноваться в другом квартале и “жарить картофель” самостоятельно. Хотите оплатить мне “сковородку”?»

Платья от Ч.-Ф. Ворта, 1898. Музей Метрополитен, Нью-Йорк

Месье Ворт улыбнулся и сказал, что ему понятно мое нетерпение. Он похвалил меня за предприимчивость, но объяснил, что не может участвовать в каком-либо деле, помимо своего, и с чрезвычайной любезностью пожелал мне удачи.

V. Начало самостоятельной работы