Одевая эпоху

Уже в те времена лошади этой фирмы блистали на скачках, а сейчас месье Феликс Потен похваляется этим, как собственной заслугой. Месье Руа пригласил меня отобедать с месье Шошаром. Только потом я понял, что ему не хотелось одному сидеть за столом с этим господином, любившим хорошо поесть и обладавшим вычурными манерами. Всего его богатства было недостаточно, чтобы скрыть внутреннее убожество. В тот день он скорее блистал своим аппетитом, чем остроумием в беседе. Он ел будто напоказ, методично засовывая вилку между двумя пышными седыми бакенбардами, которые красовались по бокам его лица, словно почетный эскорт. Трудно было представить себе более убедительный символ мещанства.

Карикатура «Конфликт мод», 1907

Обедали мы в отеле «Терминюс», этот выбор показался мне странным. Когда я остался наедине с месье Руа, спросил его, почему он счел нужным встретиться с нами именно в этом ресторане со старомодным и помпезным декором. Руа объяснил мне, что отель «Терминюс» принадлежит месье Шошару, а тот за обедом не просто наслаждался шато-лафитом[57] и романе[58], которыми славились его погреба, а еще непрерывно думал, какую выгоду приносит ему каждый глоток. На все в жизни он смотрел только под таким углом зрения – поглощая фогош[59] и ортоланов[60], он слышал звон монет, падающих в его карман.

Рассказываю об этом как об одной из примет ушедшей эпохи, и не думаю, что в наше время еще существуют люди подобного сорта.

II. У Дусе

Итак, для меня началась новая жизнь, жизнь в мире моды, где мне предстояло изведать немало триумфов, но и немало горьких разочарований. Дом Дусе тогда процветал. Перед его подъездом на улице де ла Пэ стояли три ряда экипажей, можно было полюбоваться богатой фантазией каретных мастеров. Как сейчас вижу, прекрасная графиня де Ларибуазьер солнечным ноябрьским днем поднимается на подножку своей виктории[61] и изящно усаживается на подушки из светлого сукна, а лакей укутывает ей ноги меховой накидкой. Что за изысканность! А генерал Робино, элегантный спортсмен, надев цилиндр и куртку, погожими днями раскатывал по Елисейским Полям на трехколесном велосипеде!

Жак Дусе, начало ХХ века

То была благословенная пора, когда житейские тяготы и невзгоды, претензии налоговых инспекторов и угроза социализма еще не успели завладеть умами и отнять у людей радость жизни. Женщины могли прохаживаться по улицам в элегантных туалетах, не боясь, что их осыплют оскорблениями грубияны, сидящие на террасах кафе. Между людьми из народа и сильными мира сего еще царила фамильярность, очаровательная и не выходившая за рамки приличия. Знатные господа, приезжавшие в модные дома на улице де ла Пэ, улыбались в ответ на улыбки швеек. Прохожие держались друг с другом приветливо и по-товарищески.

У Дусе мне довелось провести немало упоительных часов, познакомиться с людьми, которых невозможно забыть. Однако я почувствовал себя очень неуютно, когда меня представили продавщицам фирмы. По большей части это были старые грымзы, устроившиеся в фирме Дусе, словно крысы в круге сыра. Они пользовались большим влиянием на клиенток, даже с самыми знатными дамами болтали запросто, обняв их за талию, и с покровительственным видом давали советы.

Улица де ла Пэ, ок. 1900

А по отношению к остальному персоналу фирмы они проявляли возмутительный деспотизм. Не могу не упомянуть мамашу Тийе, у которой было атласное лиловое платье в стиле модерн и в свои семьдесят лет она одевалась как юная девушка. Эта дама задалась целью подорвать мою репутацию, как будто я мог в чем-то ее ущемить. Думаю, она ненавидела меня за молодость и независимость. Эта женщина с изуродованным старостью и алчностью лицом ушла из жизни добровольно.

У нее был молодой любовник, однажды она с ним поссорилась и, когда он пригрозился уйти, сказала: «Если ты уйдешь, я окажусь на улице раньше тебя». Пока он спускался по лестнице, она выбросилась в окно. И он, едва выйдя за порог, действительно обнаружил ее на тротуаре.

Помню еще Флави, похожую на маску горгоны: волосы цвета красного дерева и глаза, извергавшие пламя ненависти. А также приторно-любезную мадемуазель Саннуа с белоснежными волосами в кружевных платьях, с вечно склоненной головой (думаю, у нее была какая-то болезнь, не позволявшая держать голову прямо). Ее напускная приветливость была не менее опасна, чем ярко выраженная враждебность Флави.

И конечно же, мне никогда не забыть Элиан, похожую на старую львицу с разноцветной гривой. Шевелюра этой хищницы была пестрой, как альбом с образцами в лавке красильщика. Тут имелся большой выбор цветов от алого до «имперского», зеленого, со множеством оттенков табачного, «бычьего хвоста» и луковой шелухи. Элиан напоминала швабру, которой драят палубу матросы, но швабру, насаженную на ствол виноградной лозы: настолько ее шея была жилистой, мускулистой и узловатой. Глаза как два зеленых фонаря и безгубый змеиный рот – таким было лицо этой ужасной старухи, наводившей на меня страх.