Одержимый женщинами

И тут же ушел в кино на дневной сеанс. Я слышала его шаги в коридоре. Потом меня взяло подозрение, а что если он сделал вид, что уходит, а сам тихонько поднялся к Лизон? Я подошла к двери Бошбоньерки. Тихо. Вошла. Она разлеглась на кровати в чем мать родила, подперев подбородок, разглядывала фотографии из какого-то фильма, о котором рассказывал Тони. Не знаю, умела ли она вообще читать. Она подняла глаза, наверное, у меня на лице все было написано, потому что сказала с презрением:

– Его тут нет. Не такой уж он идиот.

Я ушла, но эта ее фраза крутилась у меня в голове весь день. Я все гадала, где же они могут встречаться вне дома?

Вы спросите, почему же в конце недели я не стала просить Мадам выгнать эту шлюху? Просила. И Мадам ответила точно так же, как тогда, когда речь шла обо мне:

– Разве он отпустит ее одну? Есть вопросы?

Дальше я разрыдалась прямо на стуле в гостиной, а расстроенный Джитсу повторял:

– Послушайте, мадемуазель Белинда, ну не надо так переживать.

А потом настал этот жуткий полдень. Я уже была не в себе. Валялась в изножье кровати – немытая, нечесаная в черном шелковом пеньюаре. Заполнила целую пепельницу сигаретами, которые тушила, едва раскурив. Тони ушел якобы смотреть «Марию Валевскую». Он уже смотрел этот фильм накануне. Сказал мне, когда собирался:

– Другого ничего нет, а здесь я задыхаюсь.

В последний момент я заметила, что на нем брюки и мокасины, как в первый день, и похожая рубашка-поло. Он сказал мне:

– Мне так удобно. Я что, уже не могу одеться, как мне хочется?

Хлопнул дверью, чтобы уйти обозленным, потому что потом, когда сделаешь подлость, будет меньше угрызений совести.

Он еще не вернулся, когда все в «Червонной даме» уже готовились к вечеру. Я смотрела с балкона, как огромный красный солнечный диск опускается в океан. Нервы совсем сдали. Пошла в Бонбоньерку. Саломеи там не было. Я спустилась в гостиную. Пусто. Пошла на кухню. Ни души. Меня всю трясло. Мне казалось, что события развиваются сами по себе, а я ничего не могу поделать. Открыла шкаф. Взяла ружье Джитсу, он зимой стрелял из него уток. Рядом нашла патроны.

Пошла в гараж. Посмотрела внутри машины. Потом обошла сад, прижимая к себе ружье, вся покрылась холодным потом. От слез ничего не видела вокруг. Вышла за ворота, перешла дорогу. Какое-то время бродила по сосновому бору и среди дюн, которые отделяли «Червонную даму» от океана, потом неожиданно, сама не знаю почему вдруг догадалась, где они могут прятаться. Я побежала, теряя туфли, сначала подбирала их, потом плюнула.

Спустилась на длинный безлюдный пляж. Пошла по песку к будочке из дерева и тростника, где в курортный сезон продают напитки и жареную картошку. Все небо было красным. Я шаталась как пьяная, глотая слезы. Подойдя, вытерла лицо рукавом. Наверное, не хотела показать им, что я плакала. Кажется, я просила Святую Деву, чтобы она не позволила мне сделать непоправимое, а она умоляла меня бросить ружье подальше, но я уже слышала приглушенный шум внутри домика и распахнула ногой дверь.

Как в страшных видениях, продиктованных мне ревностью, Тони был там, но блеющая в его объятиях искусственная блондинка с багровой мордой, которую он наяривал, стоя, вовсе не была Саломеей. Нипочем не догадаетесь кто. Я тоже не сразу узнала: Балаболка, парикмахерша из Сен-Жюльена.

Они даже не потрудились раздеться. Задрала платье до пупа, на башке шляпа, выходные подштанники болтаются на щиколотках. Он расстегнул брюки и поддерживал ее под задницу, чтобы ей послаще было. Оба застыли на месте, словно увидели привидение с того света. Наверное, я так и выглядела.

Я заорала:

– Выходи отсюда.

Он подчинился с кривой усмешкой, спрятал свое сокровище, стараясь держаться, как можно дальше от ружья. Бросил мне:

– Послушай, это вовсе не то, что ты думаешь.

Про эту суку я даже не думала. Не знаю, в какой момент и как она улизнула. Я думала только о Тони. Он выскочил наружу и пятился по песку, а я шаг за шагом шла за ним. Сквозь слезы мне казалось, что его лицо превратилось в блеклое пятно на фоне красного неба.

Я крикнула:

– Ты хоть понимаешь, что ты со мной творишь? Понимаешь?

Он как безумный замахал руками, чтобы я не стреляла. Умоляя, он назвал меня Эммой. Клянусь. Он уже не понимал, кто я, ему казалось, что он снова переживает тот же кошмар, что и месяц назад.

– Я Белинда, черт тебя побери!

И коснулась дулом его груди. Он чуть не рухнул. От ужаса нес какую-то чушь:

– Хорошо, хорошо. Как скажешь. Но послушай! Я с этой шлюхой познакомился ровно десять минут назад. – Он протянул мне левую руку, чтобы показать обручальное кольцо, – она только пришла передать мне сообщение от жены.

Я остолбенела. Пролепетала:

– Так ты еще женат к тому же?

Он закивал головой, тоже остановился и, кажется, даже выдавил из себя дурацкую улыбку, словно хотел сказать, что это все меняет, все оправдывает. И тогда я выстрелила.