Одержимый ею (СИ)

Ты сама шлюха, Инга. Развратная, распутная, откровенная.

Поэтому я трусь о его руку, желаю большего, жадно отвечаю на поцелуй.

Современная девушка не может быть полностью невинной. И я, конечно же, знаю о сексе многое. И сейчас желаю, чтобы это многое — воплотилось в жизнь.

Мы подъезжаем к особняку Крачковых. Второй раз я пройду через массивную входную дверь.

Вернее, в этот раз меня пронесут — Валерий вновь подхватывает меня на руки.

И вносит — как жену, как хозяйку, как возлюбленную… Как трофей, как приз, как добычу…

И от контраста — любимая, но рабыня, чистая, но шлюха, — у меня кружится голова.

И да — я такая, для него.

Он несёт меня в свою спальню и кидает на кровать. Потом наваливается сверху, сводит мои руки у меня над головой и вдавливает их в подушку. Мы снова целуемся — порочно, страстно, пожирая друг друга. А его рука скользит по моему телу, будто обрисовывая очертания фигуры.

Валерий резко отстраняется, приподнимает меня и одним движением разрывает лиф платья. Разумеется, под такой вырез бельё не предусмотрено. И мои груди — с затвердевшими сосками — предстают его взору.

Я не пытаюсь прикрыться, мне слишком нравится смесь восторга и похоти в глазах моего Чудовища.

— Ты охренительна, — говорит он, и голос хрипит, будоража низкими нотками.

Он продолжает раздевать меня, безжалостно уничтожая шедевр стилистов Лютого.

Мне не жалко, я ненавижу это платье.

Мне ни капельки не стыдно — я женщина перед своим мужчиной. Пред тем, кого я выбрала сама. Сердцем, душой, телом.

И больше нет страха, вины, обиды.

Есть только предвкушение.

Я — его. Я буду такой, какой он хочет.

Валерий встаёт и избавляется от последних деталей одежды. И я любуюсь им — огромный, сильный самец.

И даже его член, явно слишком большой для меня, не пугает. Я приму, до конца и буду просить ещё.

Он снова возвращается на кровать, притягивает меня к себе и начинает осыпать поцелуями — всё ниже, и жарче, и…

Когда его губы касаются меня там, я всхлипываю, выгибаюсь, путаюсь пальцами в его густых волосах…

— Ах… пожалуйста…

— Сладкая… сейчас…

В этот раз он опускает меня на подушки бережно, очень широко раздвигает мне ноги и требует:

— Смотри на меня! Хочу видеть твои глаза в этот момент…

Он входит одним мощным движением, будто пронзая меня насквозь, и глушит мой крик диким поцелуем.

Несколько секунд он даёт мне привыкнуть к размеру, а потом начинает двигаться — яростно, жёстко, в рваном ритме. Переплетает наши пальцы, и вжимает руки в простынь, не позволяя мне касаться.

Мне остаётся лишь обвить ногами его мощные бёдра и подаваться навстречу, ловя дикий необузданный темп.

Стонаю в голос, выгибаюсь дугой, принимаю глубоко. Он вбивается в меня без жалости, без скидки на неопытность и невинность, не церемонясь.

Так размашисто и грубо трахают шлюх, продажных девок, на которых пробу ставить некуда.

И меня.

Да, вот так, резче, глубже, на всю длину…

Когда я уже на грани разрядки, он выходит, переворачивает меня на живот, закидывает одну ногу себе на бедро, максимально открывая, другой рукой — наматывает волосы на кулак, выгибая меня дугой.

И врывается так мощно, что у меня искры сыплются из глаз. Я уже не кричу, я ору, подмахивая ему, извиваясь на его члене…

Мне так больно и так хорошо…

Темп сейчас просто сумасшедший — он вдалбливается в меня, как отбойный молоток.

Дыхания не хватает…

Опоры не хватает…

Ещё несколько яростных движений…а потом — взрыв…

И мы вместе рассыпаемся на атомы…

Мой крик дробится на оттенки радости, боли, восторга…

Мой крик — знак принадлежности…

Мой крик — ориентир во тьме, куда мы летим вместе…

Теперь я твоя, о, моё Чудовище. Теперь — навсегда…

ВАЛЕРИЙ

Это какой-то пиздец!

Несу ее на руках, а она так доверчиво и трепетно ко мне прижимается, что у меня внизу живота все напрягается, даже идти неудобно.

 А еще, я зол, очень зол и хочу жертв. Мне не хватило. Она плачет и это хорошо. Зверь внутри напитывается этими слезами. Они — бальзам на мои раны.

Плачь, предательница, плачь. Но и не мечтай, что это разжалобит меня.

Жалость?

Это чувство выбил отец из меня, вытравил. Оно не нужно такому, как я, даже вредно.  И я безжалостен.

Я секу её словами:

— Ты была моей музой. Теперь ты — мой трофей! — говорю, и ловлю водопад фиалкового ужаса в ее глазах.

Правильно, бойся меня.

В машине, вдали от чужих глаз, меня накрывает, и я впиваюсь в нее поцелуем — грубым, диким,  животным — трахаю ее рот, она протестующе мычит мне в губы. И это заводит.

Вот же дрянь!

— Не смей! — пресекаю я ее протесты, — ты — трофей, приз, игрушка для утех! — я рычу на нее, подавляю своей силой.

Ярость ревет так, что вот-вот сорвет крышку у моего чайника. Натурально киплю.

Даже не помню, как очутился дома. Очнулся, когда обнаженная Инга уже извивалась подо мной, пришел в себя от ее стонов. Сука, как шлюха! Моя шлюха, такая податливая, покорная, открытая. Вся так и просится отыметь ее. Жестко, не церемонясь.