Одержимый

– Что ж, полагаю, время покажет, что с тобой, не так ли? – грустно, с явным сожалением промолвила Энн. – Спокойной ночи, Анаис.

– Спокойной ночи, Энн.

Улыбнувшись на прощание, младшая сестра выскользнула из комнаты. С тяжелым вздохом Анаис обвела взглядом спальню, чувствуя себя утомленной и обессиленной. Ее тело казалось изнуренным, ее мысли и тревоги, мучившие неотступно, тягостно, продолжали забирать те малые остатки сил, которые она еще чудом сохраняла. Анаис спрашивала себя, сможет ли когда-либо освободиться от одолевавших ее волнений. Возможно, таково ее наказание – каждый день жить в страхе за то, что ее тайна раскроется и станет известна всему миру.

Цоканье копыт по булыжной дороге, донесшееся с улицы, прорвалось в сознание сквозь пелену беспокойных мыслей, и Анаис выскользнула из кровати. Стоя у окна, она наблюдала, как лакей в серебристо-синей ливрее помогает ее сестре и матери забраться в карету. «Где же папа?» – пронеслось в голове Анаис. Возможно, он уже сидел в экипаже. Но это было совсем не похоже на отца – не дожидаться своих леди дома и первым сесть в карету.

Дверца экипажа захлопнулась, и через мгновение четыре белые лошади сорвались с места, ненадолго унося семью Анаис в деревню, на церковную рождественскую службу.

Анаис потянулась к тому, лежавшему на тумбочке у кровати, но смогла лишь коснуться книги пальцами, и та с шумом приземлилась на пол. Анаис вздрогнула от неожиданности. Шлепок получился слишком громким для падения такого маленького предмета, звук эхом отразился в стенах комнаты. И тут Анаис поняла, что шум, сопровождаемый непонятным глухим стуком, доносится откуда-то снизу, со стороны лестницы.

Странно. Кто мог так дерзко, забыв о хороших манерах, нестись вверх по лестнице? Пожав плечами, она нагнулась, чтобы поднять книгу, и тут же в ужасе выпрямилась. Удушливый, всепоглощающий запах дыма струился между половицами, постепенно проникая в комнату. Анаис понеслась к двери, задыхаясь даже от этого небольшого усилия. Рывком распахнув дверь спальни, Анаис увидела, что коридор уже объят пламенем. Лестницу, по которой всего несколько минут назад спускалась Энн, теперь поглотили черный дым и оранжевое пекло. Ветер стремительно ворвался снизу, раздувая языки огня и превращая их в гигантскую, взмывающую вверх башню. Анаис поспешила захлопнуть дверь и с трудом протиснулась в свою уборную, молясь, чтобы успеть сбежать вниз прежде, чем огонь поглотит часть лестницы. Но, потянувшись к замку, Анаис вдруг обнаружила, что дверь заперта, а ключи пропали. Решительно подавив панику, уже нараставшую в груди, Анаис из последних сил попыталась собраться, стряхнуть с себя головокружение, подавить чувство жжения в груди и подумать здраво. Итак, она оказалась в ловушке.

Дом, возраст которого приближался к двум столетиям, старый, целиком построенный из дерева и отштукатуренный, огонь охватит в мгновение ока. В такой момент у Анаис не было ни минуты на то, чтобы поддаваться панике.

Она бросила взгляд в сторону окна и в одно мгновение оказалась там, распахнув рамы и не обращая внимания на ворвавшийся в комнату поток обжигающе холодного воздуха. Оторвав бархатные портьеры от деревянных реек, Анаис заставила себя забыть о тяжести в груди и принялась энергично работать, связывая занавески. Потом потянулась к одеялам и сорвала с кровати покрывало.

Ждать помощи было неоткуда, ее единственным спасением стало окно.

Глава 5

Завывающий ветер пронесся через лес и спустился с гор, чтобы закружить в своем стремительном потоке громыхающий экипаж. Студеному воздуху удалось проникнуть даже сквозь плотные швы рамы кареты, и температура внутри упала так резко, что повозка стала напоминать ящик со льдом. Поглубже спрятав подбородок в складках пальто, Линдсей ощутил, как холод ползет вдоль спины и пробирает до костей.

– Проклятая стужа, – проворчал Линдсей, продолжая кутаться в теплую йоркширскую шерсть пальто. – Вот ведь угораздило, черт возьми, выбрать время для возвращения в Англию – в самую вьюгу!

Карета по-прежнему ритмически покачивалась, и Линдсей из последних сил пытался не уснуть, однако вскоре его веки отяжелели и, несмотря на все старания, опустились вниз. Прошли считаные минуты, а Линдсей уже спал. Ему грезились сухая, изнурительная жара и благоухание арабских специй, струящееся через покачивающиеся ветви кипарисов.

В своем сне Линдсей перенесся обратно в Константинополь, где на лазурном небосклоне тяжело висело солнце цвета шафрана, освещая кобальтовые и позолоченные изразцы исламских колонн Капали-Карси, Великого базара. Жаркое светило обжигало щеки Линдсея. Шарф, который он обычно носил, чтобы защитить голову от жары, слегка колебался под дуновением бриза, надувавшего насыщенный солью воздух с Мраморного моря. Этот пахнущий морем и пряностями ветерок был единственным облегчением в условиях палящей жары, исходящей от полуденного солнца и моря людей, роившихся на огромной территории крытого базара.