Одержимые сердца

– Я уже представил нас ей, – с легким смехом сказал ей ее супруг и тут же закашлял.

Это был не просто кашель. Нет – это был предвестник тяжелой болезни легких.

Яну осталось недолго наслаждаться компанией своей жены. Это было ясно как день.

«Бедолага! И как, должно быть, ужасно быть Элизой: потерять сначала молодую дочь, затем – мужа, с которым она прожила сорок лет!» – участливо подумала я, чувствуя к старикам искреннюю симпатию.

Но такова судьба смертных – умереть в один прекрасный день. У них нет иммунитета против старости, болезней и просто-напросто «смертности».

Элиза тут же подскочила к своему супругу и стала бить кулаком по его спине.

– Ради Бога, Элиза! Ты мне всю спину отобьешь! – хрипло смеясь, воскликнул Ян.

– Зато помогает каждый раз! – строго заявила ему жена. – Ну, что? Полегчало?

– Полегчало, – послушно ответил ей Ян.

«Как печально. Печально любить кого-то, прожить с ним всю жизнь и вдруг потерять. Как будто его никогда не существовало. Остаться наедине с собой и своими все еще теплыми, несмолкаемыми чувствами к тому, кто исчез, растворился, сгнил в земле» – почему-то пронеслось в моей голове.

Это был первый раз, когда я задумывалась о том, как живут смертные. Что они чувствуют, и как Судьба жестока к ним. Мне-то раньше казалось, что моя жизнь была мукой, что Судьба ненавидит меня и поэтому дала мне эту всепоглощающую любовь к Брэндону. Но я ошибалась. Судьба любит меня. А что, если бы она поступила со мной, как с Барни? Бедный Барни – он полюбил смертную, и она исчезла. Как я рада. Рада, что я не оказалась на его месте! Это было бы настоящей агонией, нескончаемой пыткой – прожить все столетия без того, кому отдано твое сердце! Несчастные смертные. Мне жаль их. Это их ненавидит Судьба – меня же она любит.

Наша беседа продолжалась больше часа, за которые мне пришлось выпить две чашки чая и съесть целых три печенья: я не могла отказать хозяевам дома в этом для них наслаждении – накормить и напоить гостью. Я в первый раз попробовала пищу людей, и она показалась мне просто отвратительной. Но моя фантазия работала на отлично, и я рассказала родителям Вайпер о ней. Много разнообразной милой лжи. Например, о том, как она помогала мне с математикой на первом курсе. Или о том, как мы первый раз встретили президента Чехии, прямо на улице, но, увы, не сделали ни одной фотографии. Сладкая для родительских ушей ложь лилась из меня плавным ручейком, и лица Владиновичей сияли от счастья. От них же я знала о том, что Вайпер умерла в возрасте двадцати трех лет. Это была ужасная авиакатастрофа. Со всего огромного самолета выжил лишь один человек – парень Вайпер. Он долгое время лежал в больнице, но ему удалось выздороветь. Останки Вайпер были привезены в Брно и похоронены на небольшом кладбище рядом со старой католической церковью, по католическим обрядам, как пожелали родители. На похороны приехало много людей – ее однокурсники, друзья со школы и друзья детства, даже два профессора с Карлова университета. Это была ужасная потеря, неожиданный удар (здесь Элиза и Ян вновь стали украдкой смахивать со щек слезы, а мне было ужасно жаль их). С тех пор прошло столько лет, но рана, горечь и боль от потери единственной дочери были все еще свежи. Как будто новость о гибели дочери они получили только вчера.

– Вайпер говорила, что вы были очень хорошими родителями и делали много фотографий, – поспешила сказать я, чтобы отвлечь этих бедных смертных от их трагедии. – Возможно, у вас есть фотоальбомы? Я бы с удовольствием взглянула на них!

– Это так мило с твоей стороны, дорогая! – Элиза тут же вскочила с дивана и пулей вылетела из гостиной, чтобы вскоре вернуться с толстыми фотоальбомами в руках. – Здесь все фотоальбомы… Боюсь, их аж десять штук! А нет, погоди, три из них – это я и Ян… – Она отложила три штуки на диван, а все остальные положила на кофейный столик. – Еще чаю?

– Нет, нет, благодарю! – улыбнулась я.

Альбомы были распределены по годам, и я терпеливо пролистала все семь альбомов с Вайпер, начиная с момента ее рождения до последних лет ее жизни. Я с удивлением заметила, что последний альбом, в котором были фотографии Вайпер в годы студенчества в Праге, был неполный. Около 15 фотографий, там и здесь, отсутствовали.

– Почему некоторые ячейки пусты? – поинтересовалась я.

– Мы не уверены, но, наверняка, их взял ее парень, – ответил мне Ян, который пил уже третью чашку чая (супруга заставила его).

– Что ж, понимаю! Это такая память о ней! – теплым тоном сказала на это я.

– О, да! И он, и мы трепетно храним память о ней… С момента ее последнего появления в этом доме, мы не стали ничего менять. Ее комната стоит нетронутой, уже много лет. Ведь это единственное, что осталось нам в память о нашей девочке, – тихо сказала Элиза.

Она собрала все уже просмотренные мною фотоальбомы и направилась в другую комнату.

– Не желаешь ли взглянуть на ее комнату? – вдруг обернулась она ко мне.

«Очень даже!» – подумала я.

– Это было бы прекрасно! – отозвалась я. – Она приглашала меня сюда несколько раз, но из-за переезда я так и не смогла приехать.