Одержимые (сборник)

Тайный советник, не колеблясь, рассказал ей всю правду, не прибавив от себя ничего и ничего не скрыв. Она не перебивала и спокойно слушала его исповедь.

– В сущности, ты во всем виновата, – сказал он в заключение. – Я бы превосходно справился, во всяком случае мне было бы нетрудно. Но я все запустил, я думал только о тебе, – и вот у гидры выросли головы.

– У злой гидры, – сыронизировала Альрауне. – И теперь она причиняет столько неприятностей храброму бедному Геркулесу? Впрочем, мне кажется, что на этот раз сам герой – ядовитая ящерица, а что гидра лишь карающая мстительница.

– Разумеется, – согласился он, – с точки зрения этих людей. У них «общее право» – я же создал для себя свое собственное. Вот, в сущности, все мое преступление, – я думал, ты меня поймешь.

Она засмеялась:

– Конечно, почему бы и нет? А разве я тебя упрекаю? Ну, так что же ты намерен делать?

Он заявил, что они должны уехать тотчас же, в ту же ночь. Они поедут путешествовать, посмотреть свет. Сперва, может быть, в Лондоне или Париже – там остановиться и закупить необходимое. Потом через океан прямо в Америку и в Японию или даже в Индию, все зависит от ее желания. Или туда и туда, – спешить нечего, времени много. А затем в Палестину, в Грецию, в Италию и Испанию. Где ей понравится, там они и останутся. Если ей надоест, они тотчас же уедут. А потом купят где-нибудь прелестную виллу, на озере Гарда или на Ривьере, с огромным парком, конечно. У нее будут лошади, автомобили, собственная яхта. Она будет принимать кого захочет, у нее будет открытый дом, шикарный салон…

Он не скупился на обещания. Рисовал самыми яркими красками ее будущее – придумывал все новое и новое, стараясь увлечь ее своим пылом. Наконец он прервал себя и спросил:

– Ну, Альрауне, что ты скажешь? Разве тебе не хотелось бы все это посмотреть?

Она сидела на столе и раскачивала своими стройными ножками.

– Конечно, – заявила она, – даже очень. Только…

– Только? – быстро спросил он. – Если тебе хочется еще чего-нибудь, стоит лишь сказать. Я тотчас же сделаю.

Она опять засмеялась:

– Ну, так сделай. Мне очень хочется путешествовать, но без тебя!

Тайный советник отшатнулся; у него закружилась голова, и он ухватился за спинку стула. Он старался найти слова для ответа, но не мог.

Она продолжала:

– С тобой мне будет скучно. Ты мне скоро надоешь. Нет, без тебя!

Он тоже засмеялся, стараясь себя убедить, что она только шутит. «Но ведь именно мне и нужно уехать, – сказал он. – Уехать. Сегодня же ночью, не позже».

– Так поезжай, – тихо произнесла она.

Он хотел схватить ее руки, но она заложила их за спину.

– А ты, Альрауне? – умоляющим голосом спросил он.

– Я? – повторила она. – Я останусь!

Он начал снова умолять, плакать. Говорил, что она нужна ему, как воздух, которым он дышит. Пусть она сжалится над ним – ему скоро восемьдесят лет. Недолго еще он будет ее обременять. Потом он стал угрожать ей и закричал, что лишит ее наследства, выбросит на улицу без гроша в кармане…

– Попробуй, – вставила она.

Он не унимался. И снова яркими красками принялся рисовать ей тот блеск, которым хотел ее окружить. Она будет свободна, как ни одна девушка в мире, – будет делать, что заблагорассудится. Ни единого желания, ни единой мысли, которых бы он не осуществил. Пусть она только поедет с ним – не оставляет его одного.

Она покачала головой:

– Мне и здесь хорошо. Я ничего не сделала – и я останусь. Она произнесла это спокойно и тихо. Не перебивала его, давала говорить и обещать, но только качала головой, когда он спрашивал.

Наконец она соскочила со стола. Легкими шагами подошла к двери, прошла спокойно мимо него.

– Очень поздно, – сказала она. – Я устала, я пойду спать. Спокойной ночи, счастливого пути.

Он преградил ей дорогу, сделал еще последнюю попытку, сослался на то, что он ее отец, что у нее есть по отношению к нему дочерние обязанности. Но она только рассмеялась. Подошла к дивану и села верхом на валик.

– Как тебе нравится моя ножка? – внезапно воскликнула она. Вытянула стройную ногу и помахала в воздухе.

Он не сводил с нее глаз, забыл все свои намерения, ни о чем больше не думал – ни о побеге, ни об опасности. Не видел ничего вокруг, не чувствовал ничего, – кроме этой стройной ноги в красном, которая двигалась вверх и вниз перед его глазами.

– Я хороший ребенок, – защебетала Альрауне, – добрый ребенок. Я с удовольствием доставлю радость моему глупому папочке. Поцелуй же мне ножку!

Он упал на колени, схватил ее ногу и стал покрывать поцелуями, не отрываясь, дрожащими губами…

Альрауне вдруг вскочила легко и упруго. Схватила его за ухо, потрепала слегка по щеке.

– Ну, папочка, – сказала она, – я хорошо исполнила свои обязанности дочери? Спокойной ночи! Счастливого пути, будь осторожнее, не дай себя поймать, – наверное, не так уж приятно в тюрьме. Пришли мне пару красивых открыток, слышишь?

Она была уже в дверях, – он сидел, не двигаясь с места.

Она поклонилась коротко и проворно, словно мальчик, взяла под козырек: