Наконец-то услышав мой голос, она изумленно поворачивается, чтобы посмотреть на меня из откинутого кресла перед телевизором. Тот работает на неестественных децибелах. Моей бабушке девяносто два года. Слуховые аппараты, замена тазобедренного сустава, подгузники для взрослых, ежедневный прием шести лекарств по рецепту – все это помогает ей жить и функционировать.
Я прижимаюсь губами к ее щеке. Кожа тонкая и шершавая, как наждачная бумага.
– Можно уменьшить громкость? – прошу я. – Чтобы мы могли поговорить? Давай я сделаю.
Экран резко переключается с говорящих голов, обсуждающих погоду, на жизнерадостную блондинку на ухоженном газоне – одна рука на ручке детской коляски, другая сжимает флакон с таблетками.
– Лучше бы снимали в рекламе людей с реальным недержанием, – ворчит бабушка. – Для достоверности. Посмотри на эту женщину! Она ни разу не обделалась, никакого дерьма.
Я смеюсь, хотя ругательство меня беспокоит – несмотря на то, что за всю свою писательскую карьеру она написала множество грязных шуток, слово «дерьмо» от нее я слышала всего несколько раз. Не могу сказать, является ли отход от нормы знаком триумфального освобождения или горького поражения.
– Итак, – бабушка нажимает кнопку, меняя наклон кресла, и медленно переводит его в сидячее положение, чтобы посмотреть мне в глаза, – ты что-нибудь пишешь?
– Набросала пару глав, но я, скорее, на стадии подготовки, – вру неубедительно. – Сбор фактуры, мозговой штурм, все такое.
Она хмурит тонкие, тщательно прорисованные брови, и мои щеки горят.
– Слова порождают слова, – говорит она. – Знаешь, я не верю в творческий кризис.
– Я не говорила, что у меня творческий кризис! Я пока прорабатываю сюжет.
Она дергает рукой, на которой проступили синие вены, как бы отмахиваясь от моего восклицания.
– Где мой текст?
Во время учебы в университете мы постоянно обменивались электронными сообщениями, перебрасывая слова за две тысячи миль. Я отправляла куски текста, она отвечала комментариями и даже похвалой. Тогда мы были ближе. Мне неловко видеть ее такой – ослабленной, немощной.
– Я забыла. Извини. Принесу в следующий раз.
– Так о чем этот таинственный проект?
Выдыхаю, напоминая себе, что она всегда была и будет на моей стороне.
– Итак, для контекста, я недавно узнала, почему Калеб приехал в Нью-Йорк. Он переехал сюда ради своей бывшей. Она американка, живет в Бруклине и работает в издательстве, и я не могу перестать думать о ней.
Бабушка наклоняется ко мне:
– А чего ты ожидала?
– Я думала, он переехал сюда для себя, ну, ради карьеры или смены обстановки. Опыта жизни за границей. Я не осознавала, что это из-за любви.
– Я могла бы спросить, почему ты произносишь слово «
– Я знаю, но именно поэтому я и волнуюсь. Ужасно быть девушкой, которая пробуждает подобную любовь. Он, по сути, пожертвовал всей своей жизнью. Ради нее.
– Но все отношения разные. И эти не сложились. Сейчас он с
Почему она не разделяет мое вполне обоснованное беспокойство?
– Ну, предпосылка романа основана на этой неуверенности, которая, как мне кажется, совершенно нормальна? Так или иначе, это о женщине, которая становится одержимой, – я глотаю воздух, – бывшей своего парня.
Теперь моя бабушка – единственная, кто знает.
– Какую форму принимает эта одержимость? – уточняет она.
– Она следует за ней повсюду и в конце концов становится ее подругой.
– Естественно. – Бабушка смеется, и звук ее смеха, теплый и заливистый, ощущается как разрешение. – А Калеб знает?
– Скоро узнает. Я просто жду подходящего момента.
Но чего я добьюсь, рассказав ему? Либо он любит меня настолько, что останется, несмотря ни на что, либо нет. Любовь и конец одинаково вероятны, и оба варианта кажутся окончательными. Я не готова так сужать свои возможности. Пока не готова.
Бабушка сжимает пальцы.
– Делай то, что нужно. Калеб должен понять, что твое творчество превыше всего. Превыше всего. – Она указывает на ящик своего стола. – Знаешь, что там лежит? Первая история, которую ты написала – тебе было около шести – о говорящих животных в домике на дереве.
Я перевожу взгляд на ящик с записями из прошлого.
– Это было так живо написано, что я хранила ее все эти годы. Писательство – твоя первая любовь. Ставь его на первое место. Защищай его. И присылай мне текст!
Я заверяю ее, что так и сделаю. Обещаю.