На последней опубликованной фотографии я стою в просторном зале Музея Уитни рядом с вереницей синих чемоданов в качестве экспонатов. Мы с Калебом ходили туда пару недель назад, и, когда я попросила его сфотографировать меня, он пошутил – слишком снисходительно, на мой взгляд, – на тему того, как часто я использую «Инстаграм». Я ничего не ответила, но теперь жалею об этом, надо было защитить себя:
Фото я подписала так: «Позирую со всем своим эмоциональным багажом». В итоге пост получил сто двадцать лайков, личный рекорд. Наверняка подписчики сочли меня остроумной и ироничной.
Если Розмари когда-нибудь спросит, я отвечу, что не пользуюсь соцсетями. «Это помогает мне писать, – скажу я, – ни на что не отвлекаясь».
Калеб вообще не пользуется ими. Последний пост на «Фейсбук» он выложил более двух лет назад, а фотография, которую он использовал в «Тиндере», была снята примерно тогда же. (Несколько месяцев назад, когда я тщательно изучала его архивы десятилетней давности, то с радостью обнаружила, что восемнадцатилетний Калеб сильно смахивал на тех парней, которые никогда не интересовались восемнадцатилетней Наоми. Получите и распишитесь, старшеклассники.)
Если Розмари станет искать его,
Возможно, это к лучшему, что Калеб не интересуется социальными сетями. Будь у него «Инстаграм», он бы послужил еще одним инструментом навязчивого измерения температуры наших отношений, и я бы тратила драгоценное время, беспокоясь о том, как часто он публикует фото со мной и сколько лайков они набирают. Я должна быть благодарна, что не смогу что-то напридумывать или не так понять.
Если бы Калеб знал, как много времени я трачу, настраивая контраст, резкость, насыщенность, тени, экспериментируя с фильтрами «Гинэм», «Ларк», «Райз» или «Валенсия» и продумывая подписи с выверенным балансом между искренностью и иронией, боюсь, он бы стал уважать меня меньше. Соцсети делают меня другой – хорошо это или плохо.
Когда я возвращаюсь из уборной, Розмари что-то печатает с глуповатой улыбкой на лице. Я смотрю на ее зубы, пока ей не становится неловко, и ее губы смыкаются, будто кто-то задернул занавес. Кому она так улыбается?
– У меня сегодня ужин в Парк-Слоуп, так что, боюсь, через пять минут мне пора.
– Свидание? – интересуюсь я.
– Нет. Извини, не хочу, чтобы ты чувствовала себя так, будто я тебя продинамила, просто мы уже давно договорились о встрече с университетскими друзьями. Я правда не думала, что мы так заболтаемся!
Чувствую себя польщенной оттого, что я превзошла ее ожидания, но тут же вспоминаю, кто мы вообще-то друг другу.
– Встречи с друзьями – единственный вид свиданий, на которые я сейчас хожу, – добавляет она немного печально.
Я тут же изображаю сочувствие:
– Ой, прости, я не хотела…
– Все в порядке, я просто драматизирую. Долгая история, но суть в том, что после нескольких лет отношений на расстоянии Калеб переехал в Нью-Йорк, но он все время скучал по родине. И я начала уставать от этого угрюмого выражения, которое не сходило месяцами с его лица. Так что я порвала с ним. Я не хотела, думала, что это встряхнет его и он будет бороться за нас. – Розмари тараторит, как будто ей не терпится выговориться перед кем-то новым. Друзьям-то, наверное, уже тошно слушать про Калеба. – Но он не стал. Просто исчез из моей жизни. Я думала, Калеб вернется в Британию, но он остался. Видимо, не исключает возможности возобновить отношения.
Меня так и подмывает ответить: «
– Мне кажется, наши пути еще пересекутся, – говорит она и смотрит прямо на меня, как будто ждет, что я подтвержу или опровергну ее заявление.
Вместо этого я изображаю шок.
– Ты серьезно рассказала такое и тут же уходишь? У меня столько вопросов!
Розмари берет сумку, выбрасывает стаканчик в мусорное ведро и спрыгивает со стула.
– Да ничего особо интересного, – говорит она со смущенной улыбкой. – У каждого из нас свои маленькие драмы.
– Клиффхэнгер![15] – кричу ей вслед. Несколько человек отрывают головы от своих ноутбуков и смотрят на меня.