Одержимость романами

Пересекаю мост, но до границы Гамильтон-Хайтс и Вашингтон-Хайтс еще четыре часа ходьбы. На мне крепкие, надежные ботинки, но я никогда раньше так далеко не ходила по городу; когда я дохожу до Верхнего Вест-Сайда, мои колени горят. Я все равно продолжаю двигаться дальше, получая удовольствие от пристального изучения районов, которые меняются, смещаются, наталкиваются друг на друга: супермаркеты «Хол Фудс» сменяются парикмахерскими, винными лавками, маленькими магазинчиками, снова супермаркетами. Покупаю бутылку аргентинского мальбека – любимое красное вино Калеба – в винном магазине на 163-й улице, а затем поднимаюсь к нему на четвертый этаж. Поворачиваю ключ в замке.

Странно, но дверь не открывается. Прижимаюсь плечом к двери и дергаю ручку. Ничего не происходит. У Калеба что, есть внутренний замок – но зачем ему вообще им пользоваться? Выдохнув, оглядываюсь вокруг, смущенная и растерянная, надеясь, что никто не видел, как я тут возилась. Никто – поэтому на этот раз стучу трижды, ритмично, узнаваемо, давая понять, что это я. В ответ – тишина.

Проверяю, не пробивается ли желтый свет через щель под дверью. Внутри темно, но вполне возможно, Калеб сидит в своей спальне в задней части квартиры, слушая музыку или подкаст в наушниках. Достаточно громко, чтобы отгородиться от всех нежелательных помех.

Может быть, его сосед дома? Стучу еще раз, а затем решительно звоню в дверь, чего меня ранее просили избегать. Обоим жильцам не нравится резкий звук.

Ничего не происходит, и я набираю номер Калеба. Гудок, другой; в конце концов меня перебрасывает на голосовую почту, которую он не персонализировал; вместо этого меня встречает автоматический, извиняющийся женский голос. Я не оставляю сообщение. В наше время никто не оставляет и не слушает голосовые сообщения, кроме моей матери.

Я отправляю ему сообщение.

Ты дома? Я у тебя и почему-то не могу войти.

Сколько времени потребуется, чтобы посмотреть телефон, прочитать сообщение и подойти к двери? Через пять мучительно долгих минут звоню снова.

Автоматическое сообщение.

По позвоночнику пробегает дрожь. Неужели с Калебом что-то случилось? Возможно ли, что конец, который я приготовила для него, каким-то образом стал реальностью? Неужели я правда обладаю такой силой?

Пишу ему снова:

Я волнуюсь. Где ты? Надеюсь, все в порядке. Пожалуйста, перезвони мне, как сможешь!

Чувствую голод: уже половина одиннадцатого, а я в последний раз ела в четверть второго, так что я заглядываю в фалафельную напротив. Там длинная очередь, поэтому я проверяю «Твиттер», чтобы отвлечься.

Розмари до сих пор не ответила на мое сообщение. Может быть, ее аккаунт в «Твиттере» даст подсказку. Неужели она считает, что наша дружба исчерпала себя? Неужели она из тех людей, которые забывают друзей, едва у них начинаются новые отношения? И если так, то разве это не к лучшему?

Ввожу ее имя в строку поиска – пусто. Странно.

Нетерпеливо вбиваю в поисковик ее полное имя.

Мне не высвечивается ни одного ее профиля в социальных сетях, но, как ни странно, я вижу аккаунт журнала «Вог». Последний твит оттуда стал вирусным, вернее, настолько вирусным, насколько это возможно в книжном мире. Тысячи лайков, сотни ретвитов – многие из них принадлежат другим писателям и медиагигантам, которыми я восхищаюсь. Во рту пересыхает, когда я нажимаю на сопроводительную ссылку и перехожу на сайт известного журнала.

Очерк, на который я смотрю, называется «Наблюдение в соль миноре», автор – Розмари Пирс.

С моих губ срывается вой, полный шока и зависти. Вот оно, наконец-то опубликованное.

– Чертов «Вог», – бормочу я. Здесь опубликовали дебютный рассказ Розмари?

Мужчина передо мной отодвигается подальше от рыжеволосой женщины, которая ругается в ожидании фалафеля, но это лишнее. Наплевав на очередь, я бегу в уборную.

Запершись в кабинке, под флуоресцентными лампами я читаю:

Новая девушка моего бывшего парня пишет обо мне книгу. Точнее, роман, в котором мы становимся подругами под ложным предлогом. Но эта часть – реальность, а не вымысел: она заманивала меня книгами и пивом, притворяясь, будто не знает, кто я. Она притворялась, будто она никто, хотя на самом деле она была кем-то очень конкретным.

Полагаю, я была легкой мишенью – одинокая, потерянная, несчастная. Она подставила мне под ноги пьедестал, и я ступила на него, усталая и благодарная.