Одержимость

Маленький ротик девушки продолжал нежно улыбаться. Под облачком коротких волос посверкивали умненькие глазки. Пела она тонким бархатистым голоском и ее пение приятно волновало душу.

Он слегка побаивался ее, но, будучи Сэмом Ридом, сам шел в западню. Опасность он всегда встречал с открытым забралом. А сейчас он решил, что если уж он никак не может прогнать из мыслей эту бархатистую пигалицу, то уж лучше пресытиться ей. И Сэм очень спешил исполнить свое желание.

Коснувшись пальцами струн, Розата тихо спросила сквозь чистый перелив звуков:

- Говорят, что Шеффилд уже не друг тебе?

- Помнится, я о чем-то спросил тебя, - холодно произнес Сэм.

- И я тоже.

- Ладно. Так и быть, завещаю тебе годовой доход, если этот дурак доберется до меня первым. Тебя это волновало?

Она покраснела и так дернула струну, что та исчезла в яростной вибрации.

- Ты дурак, Рид. И мне не нужны твои дурацкие деньги.

Разговор не клеился. Розата и вправду себя вполне обеспечивала. Она была популярна, и средств ей хватало. Сэм-вздохнул. Ему было бы спокойней, если бы она пошла к нему из-за денег.

Умолкла мелодия, под которую вращалось кафе. Звучно ударил гонг. Поплыли цветные ароматические облака. Розата встала, прижимая узкую изящную лиру к крепкому бедру.

- Мне пора, - сказала она. - И знай, Сэм, я умею быть опасной. А отвечу я тебе через несколько дней. Жди...

- Ладно, учту. Жду тебя после карнавала. А твой ответ я знаю наперед.

Она улыбнулась, а затем пошла по проходу, перебирая струны и тихо напевая. Мужчины с восхищением смотрели ей вслед.

Сэм поднялся и вышел из кафе. Его догоняла жалобная песня о Женевьеве. Розата блестяще исполняла ее, изящно преодолевая трудные бемоли, придавая старинной мелодии минорное звучание.

"О Женевьева, милая Женевьева. Дни приходят, дни проходят", - рыдала Розата, глядя на уходящего Сэма. Кончив песню, девушка поспешно прошла в свою уборную и набрала номер Шеффилда.

- Джим, - быстро заговорила она. - Здесь только что был Сэм...

Он бы убил ее, если бы услышал этот разговор. Но он не слышал. В это время он шел навстречу случаю круто изменившему его жизнь.

Движущаяся Дорога проносила мимо него женщину в голубом. Глаза Сэма уловили ее движение, когда она прикрыла голову голубой вуалью. Он остановился. Какие-то люди налетели на него, но он не замечал ничего, кроме женщины. Один из прохожих, недовольно заворчав, явно намеревался поскандалить, но, взглянув на гранитное лицо Сэма, притих и исчез.

Розата все еще стояла у него перед глазами, и Сэм смотрел на женщину с меньшим воодушевлением, чем можно было ожидать. Смутное воспоминание заставило его присмотреться внимательнее. Вуаль колыхалась от движения Дороги и в голубых глазах женщины мелькали голубые тени. Это было прекрасно.

После некоторого колебания, причины которого и сам не понимал, он сквозь розовое облачко карнавального дыма устремился к женщине, ступая словно хищник - мягко и неслышно. Он почти забыл тот карнавал в юности, когда впервые увидел ее. Лицо женщины в голубом платье странно взволновало его.

Карнавал всех уравнивал, но Сэм и без этого заговорил бы с ней. Он приблизился к ней, всмотрелся в ее лицо. Она оказалась выше его, очень стройной и элегантной, с налетом изысканной томности, что веками культивировалась бессмертными. Впрочем, томность казалась естественной. Для нее. Голубое с золотистыми блестками платье просвечивало сквозь голубой же покров. Черные локоны каскадом обрамляли лицо и, собранные тяжелым золотым обучем, ниспадали до тонкой талии. Золотые колокольчики тонко позванивали в ушах, проколотых с нарочитым варварством. В этом сезоне в моде была такая вот первобытная простота. С такой же высокомерной грацией она носила бы и кольцо в носу, потребуй этого мода. Она повернулась к Сэму, словно королева к подданному.

Смущаться Сэм не стал и, подавив некоторое колебание, напрямую предложил ей:

- Может быть, пройдемся? - и взял ее под руку.

По ее египетским, резко очерченным губам невозможно было определить, улыбается ли она. Но если и улыбалась, то это была надменная улыбка. Голова ее гордо откинулась назад, словно ее тянули тяжелые локоны.

Она внимательно рассматривала его. Колокольчики в ее ушах молчали. Сэм слишком смахивал на обыкновенного короткоживущего. Лишь проницательный взгляд мог заметить странную противоречивость его облика. За сорок лет одержимость наложила на его лицо свою печать: он словно непрерывно и напряженно боролся с чем-то ненавистным. И это напряжение придавало лицу особую выразительность и даже некую привлекательность, сглаживая грубые плебейские черты.

Интриговало и полнейшее отсутствие волос. Хотя плешивость - явление распространенное, но он, как ни странно, не выглядел лысым. Пожалуй, волосы даже испортили бы классическую форму его черепа. В свое время Мантия Счастья, возможно, обусловила некоторую небрежность, благодаря которой сохранилось наследие Харкеров: плотно прижатые к благородному черепу красивые уши, правильные черты скул и тяжелого подбородка.