Одержимость

Это был маленький мальчик. Разумеется, мертвый.

Он поискал взглядом своего напарника, также церковного служителя, позвал его, а когда тот не откликнулся, нашел его в одном из соседних помещений собора. К месту трагедии они вернулись вместе. Однако там уже кое-что изменилось.

Бронзовый круг сиял, словно светился изнутри — чистый и яркий. И совершенно пустой. Тело исчезло. Крови также не было.

Второй служитель обнял за плечи неожиданно сильно задрожавшего товарища и медленно повел его к веренице стульев, стоявших у аналоя.

— Присядь, Алекс, — сказал он. — Не волнуйся, все в порядке. Со мной такое уже случалось.

Алекс поднял на него непонимающий взгляд, его нижняя губа чуть подрагивала, а руки тряслись, как у дряхлого старика.

— И мы не единственные, кто видел то же самое. Это уже случалось — причем довольно часто.

— А когда это было… когда все случилось по-настоящему? Только не говори, что мне это привиделось.

— Лет двадцать назад. Это был мальчик по фамилии Стэгг. Он был американец. Он тайком сбежал из своей гостиницы, каким-то образом пробрался сюда и поднялся — вон туда. Его мать была чем-то занята, но потом все же заметила отсутствие сына. Днем они приходили сюда на экскурсию и ему, наверное, почему-то очень захотелось сюда вернуться. А на следующий день они должны были возвращаться домой в Бостон. В общем, она как-то догадалась, что он может прийти именно сюда. Но женщина опоздала — он уже успел забраться на перила и стоял так же, как ты его видел. Она прокричала его имя, но он все же упал.

— Ты думаешь, она его напугала? Он что, просто вздумал по дурости баловаться на перилах и… ты в самом деле так считаешь?

Алекс устремил невидящий взор на аналой, украшенный большим золотым орлом с Библией на спине — крылья птицы были широко распахнуты, а глаза пронзительно смотрели вверх в сторону купола.

— Он прыгнул, — проговорил священник низким голосом.

— Но никто не знает, почему.

— Но он видел меня, — проговорил Алекс. — Не мог не видеть, потому что крикнул — наверное, подумал, что может упасть прямо на меня и захотел предупредить, — он крикнул: «Сюда!». Я, наверное, не расслышал, скорее всего, он крикнул мне: «Отсюда!» — чтобы я отскочил в сторону.

— Кричал кто-то другой!, — проговорил второй служитель. И крикнул он именно «Сюда!». Когда все это случилось со мной, я тоже слышал крик, но это не было криком ребенка. Не забывай, ему ведь было только пять лет.

— Но если не он, так кто же?

Второй служитель пожал плечами; казалось, все его внимание сейчас было сосредоточено на волосках, которые он аккуратно снимал со своей черной рясы. Не поднимая взгляда, он проговорил:

— Это не первый храм, который стоит на этом месте. Прежде здесь располагался старый храм Святого Павла, а до него здесь стояла саксонская церковь — она простояла здесь примерно пятьсот лет. А задолго до нее у римлян здесь был храм в 1830 году на этом месте раскопали остатки римского каменного алтаря.

— Помню, читал об этом в хрониках. На нем еще было резное изображение Дианы, так ведь?

— Да, Дианы — богини охоты.

Алекс резко взглянул на своего товарища. — Это был что, жертвенный храм?

Второй служитель поджал губы, снял с плеча длинный коричневый волос, держа его за кончики, поднес к пламени свечи и, не говоря ни слова, принялся внимательно рассматривать.

— Как, ты сказал, звали того мальчика? — повторил Алекс.

— Стэгг, — ответил напарник, разжимая пальцы — волос медленно полетел на пол. Затем он посмотрел на Алекса и твердым тоном добавил: — Может, это всего лишь совпадение, а может, и нет… Наверное, нам этого никогда не узнать. Однако есть в этой истории одна деталь, которая продолжает буквально ужасать меня, и мне хотелось бы навсегда избавиться от воспоминания о ней. Неужели несчастное дитя обречено снова и снова, из раза в раз переживать одну и ту же безумную муку, жестокое испытание? Неужели он оказался запертым в некоем злобном, порочном круге времени, вырваться из которого он не в состоянии?

— Не думаю, — покачал головой Алекс. — Прошлое есть прошлое. И нам по какой-то прихоти судьбы и того же времени было дано лишь увидеть крохотный проблеск этого прошлого. Знаешь, это вроде того, как смотришь старые кинофильмы, в которых персонажи как бы живут на экране, хотя на самом деле являются лишь бесчувственными тенями.

— Ради спасения наших душ, — со вздохом проговорил его напарник мрачным тоном, — приходится в это верить.

Они сели, погруженные каждый в свои мысли, — две крохотные фигурки под громадой нависавшего над ними купола, чуть освещенные мерцанием свечей в канделябрах, каждый был благодарен судьбе за то, что ему не пришлось в одиночестве вынести это испытание, потому как сейчас пространство вокруг них было заполнено лишь громадными арками, молчаливыми часовнями и длинными пустыми проходами. Под их ногами, под толстым монолитом тяжелых каменных плит лежали, вытянувшись в ряды и уходя в ночь на территорию церковного кладбища, кости бесчисленных мертвецов. Великих и незначительных. Известных и всеми забытых. Людей и… возможно, нелюдей.