Одержим тобой

– Скажи, что ты успокоилась, и нам не грозят все эти риски, написанные на сайтах. Скажи, что взяла себя в руки, и не станешь угасать на том операционном столе. Элли, я должен знать, что ты проснешься, плюнешь на все случившееся, и мы продолжим жить. – Он вздыхает, отчего мои волосы шевелятся. – Прости, что высказал, я знаю, как тебе сейчас тяжело. Но будь моя воля, я бы забрал всю болезнь себе. И я должен с тобой обсудить кое-что.

– Я не хочу, чтобы ты заменил меня. – Целую его в колючий подбородок, кажется, он забыл, где лежит его станок. – Ты сильнее меня, я забываю обо всем, когда ты говоришь. Переосмысливаю. Как только начинаю трусить, ты вселяешь в меня веру. Это не любовь? Быть зависимыми друг от друга настолько, что бояться двигаться в разные стороны. Ценить каждый проведенный момент просто потому, что не мыслишь жизни без любимого человека. Прыгнуть в чертов колодец, потому что ты прыгнул. Я не знаю, что происходило до всего этого, но я потеряла столько времени и теперь переживаю, что нам его не хватит. Оно так быстро ускользнет и ничего не оставит нам. Только… память. – Утыкаюсь ему носом в плечо, смотрю на лист, который падает на землю. Он, как и мы, – век его слишком короток, только, жаль, у нас нет возможности вырасти снова. – Я люблю тебя больше жизни. Ты нужен мне. Но сейчас всего слишком много. Тебя, меня… Я не хочу тебя обижать.

– Ты хочешь, чтобы я оставил тебя одну? – Он спокойно допивает свой кофе и бросает стакан в урну. – Ты так часто не заботишься о чувствах других. Бьешь по рукам, когда тебе протягивают помощь. Я не знаю, для чего ты столько всего говорила о чувствах, если в итоге решила остаться одна.

– Я не говорю, что мы расстаемся, просто мне нужен минута для себя. – Убираю волосы за уши и стараюсь не смотреть на него.

–Ты еще обвини меня в том, что это я виноват в твоей болезни. – Доусон поднимается, его руки пропадают в брюках, на лице застывает маска боли. – Ты ушла от меня. И не первый раз.

– Значит, вот кто червь в нашем яблоке? – вскрикиваю я так, что рядом сидящие девушки встают, чтобы быть от нас дальше. – Не смей говорить мне, что я эгоистка, не тебе досталось это. – Я давлю на свой живот. – Не тебе меня осуждать. Ты всегда мог остановиться, вот что тебе мешает сейчас дать по морде вон тому мужчине? Или этому прохожему? Толкнуть его так, чтобы он отлетел на несколько метров? – Мы собираем вокруг себя зевак, я несдержанная в своих словах. – Хочешь сказать, что ты изменился ради меня, а я какой была себялюбивой сукой, такой и осталась, так?

Блеск его глаз, сжатые челюсти и тяжело поднимающаяся грудь от грозного дыхания.

– Какого? – Доусон приподнимает брови и оглядывается. – Этого? – Он закатывает рубашку до локтя, поворачивается всем телом к парню и неожиданно для всех нас бьет ему в челюсть. Я охаю, когда тело покачивается и заваливается на лужайку. Доусон стоит над ним, тяжело дыша, его окружает толпа подростков, мгновенно слетевшиеся из ниоткуда. Доусон делает несколько шагов назад, затем оглядывается на меня, в его глазах полыхает ненависть.

Он кивает головой из стороны в сторону и быстрым шагом уходит на тропинку, ведущую из парка под гул голосов толпы зевак. В голове гудит, нервно облизываю губы и смотрю на парня, который ни в чем не виноват, он не дал сдачи лишь потому, что здесь слишком много людей. Дети со страхом осматривают меня, их невидимые маленькие щупальца с любопытством ощупывают. Я идиотка, полная дура, которая только что сама выпросила драку. Я вывела его из себя. Заставила нарушить свое слово. И где сто процентов, что я не поступала так и раньше? Теперь я ни в чем не уверена.

Встаю со скамьи, прохожу мимо людей, которые с удивлением оглядываются. Одними губами произношу: «Простите, пожалуйста». Этот стыд и ненависть по отношению к себе сжимает мой желудок. Меня мутит настолько, что я останавливаюсь, чтобы отдышаться и присесть на траву. Закрываю глаза на минуту, задерживаю дыхание, чтобы прогнать рвотные позывы. Яркие лучи солнца закрывает тень, едва касающаяся моего лба. Я чувствую, как нежная маленькая ладонь гладит меня по голове.

– Привет, малышка, – произношу я, когда вижу Бригитту. – Спасибо, что нашла меня.

Ребенок не шевелится, ее умение вслушиваться в вибрации тела, проникать в душу, впитывать чужие эмоции поразительны. Она подходит ближе, садится мне на колени и обнимает за шею. И я боюсь заплакать, отпустить эмоции на волю, испугать беззащитную девочку, прижавшуюся ко мне. Не двигаюсь, пока не уступает моя безвольность и отчаяние. Бригитте не жаль дать мне немного ласки, человеку, который плохо относился к ее матери, к ее другу, да и ко всем детям мира. Украдкой вытираю слезы. Снова, как трусиха, я могу, поджав хвост, убежать от всех. А завтра отправиться на операцию, пережить это в одиночку и тогда начать по новой настраивать нашу с Доусоном жизнь. То, что он в ней, не изменится никогда, его роль слишком важна. Но это будет говорить о том, что я не сделала выводы, что не является правдой. Я должна извиниться за все.