Очищение

— Нет, это называется подогреванием их интереса. Помни, что большинство избирателей — бедняки. Они должны знать, что их голос имеет свою цену и «большой» человек готов платить за их поддержку, хотя бы и раз в году. Потому что это все, что у них есть.

— Цицерон, ты меня поражаешь. Я никогда не ожидал, что римский консул скажет подобное. Власть полностью разложила тебя. Я представлю свой закон завтра. Катон меня поддержит, и я надеюсь на твою поддержку — иначе страна сделает выводы.

— Вот он, типичный Сервий! Юрист, а не политик! Ты что, вправду не понимаешь? Если люди увидят, как ты собираешь компромат, вместо того чтобы вести предвыборную агитацию, они решать, что ты потерял уверенность в себе! А во время предвыборной кампании это самое страшное.

— Пусть думают, что хотят. Решать будут суды. Для этого они и существуют.

На этом они расстались. Сервий был прав в одном: Цицерон, как консул, не мог позволить, чтобы его заподозрили в поддержке подкупа. Он был вынужден поддержать закон об изменении порядка финансирования предвыборной кампании, который собирались внести Сервий и Катон.

Обычно предвыборная кампания продолжалась четыре недели, однако эта шла все восемь. Были потрачены невероятные средства. Патриции создали фонд в поддержку Силана, и каждый сделал свой взнос. Катилина получил финансовую поддержку от Красса. Лукулл выделил один миллион сестерций Мурене. Только Сервий демонстративно не тратил ничего, а ходил с вытянутым лицом вместе с Катоном в сопровождении группы секретарей, которые фиксировали каждое нарушение в расходовании средств. Рим постепенно заполнялся ветеранами Мурены, которые разбили лагерь на Марсовом поле. Там они находились днем, а вечером появлялись в городе, совершая набеги на таверны и публичные дома. Катилина ответил вызовом своих сторонников с северо-запада, из Этрурии. Злобные и отчаянные, они появились из девственных лесов и болот этого беднейшего региона: бывшие легионеры, бандиты и пастухи. Публий Корнелий Сулла, племянник бывшего диктатора, который поддерживал Катилину, заплатил за гладиаторов, которые пришли якобы развлекать, но в основном для того, чтобы запугивать. Во главе этой банды профессионалов и любителей стоял бывший центурион Гай Манлий, который тренировал их в полях напротив Марсова поля. Между двумя группами начались ужасные стычки. Кого-то забивали дубинками, кто-то тонул. Когда в Сенате Катон обвинил Катилину в организации этих беспорядков, тот медленно поднялся на ноги.

— Если разожжен костер, который угрожает моему благополучию, я не стану заливать его водой — я его просто уничтожу.

Повисла тишина, однако, когда смысл этих слов дошел до присутствовавших, в зале раздались возгласы: «Слушайте, слушайте!» — потому что это был первый раз, когда Катилина публично намекнул, что готов к применению силы. Я стенографировал дебаты, сидя на своем обычном месте, ниже и левее от Цицерона, который восседал в своем курульном кресле. Сразу же разглядев свой шанс, он встал и поднял руку, требуя тишины:

— Граждане, все это очень серьезно. Мы должны хорошо понимать значение того, что мы только что услышали. Клерк, прочитай собранию слова Сергия Катилины.

Я даже не успел испугаться, когда в первый и последний раз обратился к Сенату Римской республики:

— Если разожжен костер, который угрожает моему благополучию, я не стану заливать его водой, а просто уничтожу его.

Я произнес это как можно громче и быстро сел. Мое сердце билось так, что, казалось, сотрясалось все мое тело. Катилина, все еще стоя на ногах и склонив голову набок, смотрел на Цицерона с выражением, которое я едва могу описать: в нем были высокомерие, презрение, неприкрытая ненависть и, может быть, даже немного страха. Это была смесь чувств, которые могут заставить отчаянного человека совершать отчаянные поступки. Цицерон, сделав свое замечание, махнул Катону, чтобы тот продолжал. Только я был достаточно близко к нему, чтобы увидеть, как дрожали его руки.

— Слово все еще принадлежит Марку Катону, — произнес он.

В тот вечер Цицерон попросил Теренцию переговорить с нашим информатором, любовницей Курия, и попытаться выяснить, что конкретно Катилина имел в виду.

— Скорее всего, он понял, что проиграет, и это делает его опасным. Он может спланировать нарушение голосования. «Уничтожу»? Попробуй узнать, может быть, она знает, почему он использовал именно это слово.

Триумф Лукулла должен был состояться на следующий день, и, естественно, Квинт боялся за безопасность Цицерона. Но поделать ничего было нельзя. Изменить путь шествия было невозможно, потому что он определялся древней традицией. Толпы будут многочисленны, и убийце будет легко воткнуть длинный меч в консула, а затем скрыться в толпе.

— Это всегда так, — сказал Цицерон. — Если человек решил тебя убить, он это сделает. Особенно если при этом не боится умереть. Нам придется положиться на волю Провидения.

— И на братьев Секстов, — добавил Квинт.