Очевидец Нюрнберга

С моими скромными познаниями в сферической геометрии (основах навигации), приобретенными под руководством нашего замечательного учителя Бенсона Херберта, взяв взаймы карандаш, я нацарапал формулу на обрывке туалетной бумаги. Я пришел к выводу, что мы идем в Южную Африку. Поскольку воздух стал теплее, а море спокойнее, мои товарищи по заключению стали считать меня оракулом. При помощи наручных часов, украдкой припрятанных одним из моих товарищей, карандаша и бумаги я рассчитал, а потом объявил всем, что скоро мы пересечем экватор. И конечно, через день мы вошли во Фритаун на западном берегу Африки. Ходили слухи — да, даже в самом нижнем трюме тюремного транспорта ходили слухи, — что мы берем воду, топливо и еду, чтобы идти в Австралию вокруг мыса Доброй Надежды.

Мой план сбежать из Канады в США, очевидно, сорвался.

Когда мы вышли из вод, где кишели подводные лодки, дважды в неделю заключенных выводили на палубу, чтобы дать им десять минут подышать свежим воздухом. Нам приходилось босиком бегать по палубе под охраной солдат с пулеметами наготове. Иногда они развлекались тем, что кидали нам под ноги битые пивные бутылки. Стараясь не порезаться, мы приобрели орлиную зоркость и скорость реакции. Как-то один интернированный прыгнул за борт. Никто и не пытался его спасти.

Дни и ночи на «Дюнере» однообразно шли друг за другом. Одни мои товарищи из тех, что помоложе, вновь переживали свои сексуальные опыты до заключения, рассказывая нам о них, пока мы не узнавали все тайные привычки их подружек, а остальные просто тупо пялились перед собой. Один высокий бородатый человек то и дело снимал свой пояс с деньгами, который ему удалось незамеченным пронести мимо охраны, и постоянно пересчитывал деньги. Он не знал, но мы молча вместе с ним считали его тысячи фунтов. Казалось, этот ритуал его успокаивает, но его никогда не хватало надолго.

По ночам сотня гамаков колыхалась, пока корабль качался на волнах. Некоторые спали спокойно, другие бормотали во сне. По нескольку раз за ночь кто-то звал на помощь, видимо застигнутый кошмаром. Странно, что многие кричали «мама», но никто не звал отца. Днем, который отличался от ночи главным образом тем, что охранники выгоняли нас из трюма, тупое безразличие сменило тошноту и страх перед подводными лодками. Нечего было делать, планировать, если только уклоняться от уборки. Ходили обычные слухи, что нам дают селитру в качестве успокоительного, чтобы нас не тянуло на секс. День сливался с ночью в нашем трюме с его тусклыми электрическими лампочками, которые дополнял только слабый свет из люка на верхнюю палубу.

Раз в неделю мы складывали скудные пожитки в гамаки, чтобы отскоблить и надраить тиковую палубу.

Всех сначала сгоняли в угол, и этот угол чистили последним. Видеть блестящую, золотистую тиковую палубу такой чистой было для меня неизменным удовольствием. Иначе у меня появлялось чувство, будто я сижу в какой-то преисподней без начала и конца. Я помню, как мужчины плакали и молились, а порой кто-то не выдерживал и кричал. Но мы выжили.

Когда ничего не происходит, ты постепенно перестаешь бояться, и это плавание должно было когда-то подойти к концу. С каждым поворотом винта я уносился дальше от нацистов, которых и тогда боялся больше, чем британцев.

У юго-западного берега Африки я заболел дизентерией с лихорадкой и пожелтением кожи, которая лишала меня сил. Еще раньше мы выбрали старшего, и он настоял, чтобы меня вынесли из людного трюма. Находиться в корабельном лазарете, лежать на настоящей кровати было невероятным удовольствием, несмотря на болезнь. Услышав мою историю, врач-ирландец продержал меня в переполненном лазарете дольше положенного. Пожалуй, большую часть времени я проспал. Я вставал только затем, чтобы сходить в туалет — настоящий туалет на «Дюнере»! Потом меня выписали из лазарета, но добрый доктор устроил так, чтобы я много времени проводил у него в чистом помещении, заставляя меня часами дожидаться ежедневной ложки с микстурой и таблеток хинина.

От нацистов нас отделили коридором из колючей проволоки по обе его стороны. Они стояли у проволоки и ждали, пока не появится кто-нибудь, чтобы над ним поиздеваться. Как-то мне надоели их враки, и я сказал им, что по прибытии в Австралию им сделают обрезание, а офицерам вытатуируют звезду Давида на руке. Я велел им молиться, чтобы Гитлер сдох к тому времени, как они вернутся с Германию, иначе их всех отправят в концлагеря. А потом я снял штаны и пустил газы прямо им в лицо. Они стали трясти проволоку и обзывать меня грязным евреем, а я назвал их тупыми ублюдками. Между прочим, Гитлер на самом деле сдох к тому времени, когда они вернулись в Германию после 1945 года, но ни они, ни я не могли представить этого в сороковом году.