С фонариком под одеялом я читал захватывающие рассказы о немецком победном шествии в Бельгию и Францию в начале Первой мировой, но нигде не было сказано ни слова о том, как сдались немецкие генералы в 1918 году, когда пытались не пустить союзников на землю Германии. Нет, я верил, что предательское левацкое правительство вынудило немцев капитулировать и принять «диктат» — Версальский договор. Националисты и правые постоянно повторяли ложь, что немецкая армия получила предательский удар в спину и была вынуждена сдаться из-за правительства, которое подпало под власть евреев. Умеренные, которые знали о капитуляции кайзеровских генералов, не хотели быть замазанными позорной сдачей. Да, большинство немцев в то время верило, что победы их лишили предатели! Пока я читал эти книги при свете фонарика под одеялом, немцы жаждали вернуть себе гордость и избавиться от несправедливого унижения.
Версальский договор осудил Германию, назвав ее единственным разжигателем Первой мировой войны (сомнительное предположение), и глубоко унизил немецкий народ, который дорожил своей воинской доблестью. Гнев и унижение усугублялись экономическим крахом. Стремительная инфляция 1920-х годов, когда я родился, сделала немецкие деньги пустыми бумажками, а Великая депрессия 1930-х оставила миллионы без работы и пропитания, а сотни тысяч — бездомными. Немцы хотели освободиться от договора, который они считали причиной того, что Германия лишилась влияния на международной арене. И я разделял эти чувства, насколько ребенок способен их понимать.
Мое сердце забилось сильнее, когда в четвертом классе на уроке физкультуры меня учили маршировать по-солдатски, с палкой на плече вместо ружья. Моя семья сокрушалась над утратой немецкой славы и желала вернуть немецкую гордость. В четвертом классе, когда мне было десять, я все чаще стал слышать имя Адольфа Гитлера. Это был ветеран, доброволец и ефрейтор, храбрец, получивший награды, который пострадал от газовой атаки во время окопной войны. Он раз за разом провозглашал, что ненавидит войну. От него мы услышали обещания еды и работы для немецкого народа и клятву восстановить немецкую национальную честь и гордость. Во время Веймарской республики, которая последовала после кайзеровской империи, немцы томились по былым дням прошлой славы и могущества, и многие связывали их с имперской Германией, тогда как демократия означала бедность и унижение.
Я помню бесконечные избирательные кампании в начале 1930-х. Германию разрывала ожесточенная, часто смертельная борьба на улицах. Левые (партии коммунистов и социал-демократов) боролись с правыми (национал-социалистами и национальной монархической партией Германии) при помощи кулаков, дубинок, а иногда и оружия. «Центрум», католическая умеренная партия, была недостаточно сильна, чтобы противостоять экстремистам. Гитлер уже привлек правых на свою сторону, но ему еще нужно было получить поддержку центристов, чтобы его назначили канцлером, и тогда его речи стали более умеренными. В 1932 и 1933 годах в них нечасто звучала злобная расовая ненависть, которую он выразил в «Моей борьбе» и позднее осуществил на практике с такими чудовищными последствиями.
У нас был один из двух радиоприемников в Гарделегене, и отец приглашал протестантского пастора и католического священника послушать результаты выборов в 1932 году. Насколько я знаю, оба церковника встречались и общались только в нашем доме. Сейчас это очень странно, но я собственными ушами слышал, как мой отец — еврей — говорит: «Этот Гитлер рассуждает весьма разумно», в то время как оба священника-христианина ему возражали.
На выборах в середине 1932 года Гитлер получил меньше 35 процентов голосов, и в следующие полгода он способствовал провалу последовательно сменивших друг друга коалиционных правительств, куда не был допущен. В конце концов 30 января 1933 года президент Гинденбург назначил Гитлера рейхсканцлером, позволив ему, в свою очередь, возглавить еще одно коалиционное правительство. Главы всех остальных партий не сумели поставить Германию на ноги, и все вокруг, с кем я был знаком, были уверены, что и Гитлер потерпит неудачу. «Дайте ему волю, и он сам себя погубит, — говорили о нем, — тогда у нас наконец-то будет разумное правительство».
Через четыре недели после назначения Гитлера на пост канцлера, вечером 27 января 1933 года, было подожжено пустое здание рейхстага, где заседал немецкий парламент. Я помню, как услышал об этом по радио. Нацисты обвинили в поджоге коммунистов. Тогда Гитлер убедил президента Гинденбурга объявить чрезвычайное положение и издать указ в соответствии с Веймарской конституцией для «предотвращения анархии и сохранения демократии в Германии».