Очевидцы вспоминали‚ что он работал постоянно‚ за исключением нескольких часов сна‚ и день начинался на заре с первыми телефонными звонками. Ему звонили непрерывно‚ к нему шли евреи со всевозможными просьбами‚ и надо было выслушать в день по пятнадцатьдвадцать человек‚ каждому постараться помочь‚ уделив время‚ которого всегда не хватало. Ему говорили: "Как ты можешь это вынести?" Михоэлс отвечал: "Кто же еще до конца будет их слушать? Ведь я – не инстанция‚ а просто человек‚ который выслушивает все‚ что накопилось". Недаром написали о нем шуточное стихотворение‚ где были такие слова: "Увидел я Михоэлса и снова успокоился..." Это он однажды сказал: "Иногда мне кажется‚ что я – один отвечаю за весь мой народ‚ не говоря уж о театре... Почета в этом маловато‚ а вот силы нужны немыслимые!"
Успех спектаклей ГОСЕТа был огромным – "Король Лир"‚ "Суламифь"‚ "Тевье-молочник"; театральная Москва сходилась на премьеры театра‚ после которых появлялись восторженные рецензии в газетах и журналах. Небольшой зал не мог вместить всех желающих‚ и на улице перед театром безуспешно спрашивали – "нет ли лишнего билетика"; по окончании одного из спектаклей Михоэлс – Тевье-молочник выходил "на бис" двадцать пять раз. Казалось‚ театр ожидало ясное и безоблачное будущее‚ но время тому не способствовало: начинались процессы над "вредителями и шпионами"‚ и от театров требовали спектакли на тему о "классовом враге". ГОСЕТ упрекали за отсутствие современной темы в его репертуаре‚ а потому на сцене появились спектакли о еврейских колхозах‚ о инженере-вредителе‚ о борьбе за установление советской власти в Белоруссии‚ – не случайно Михоэлс говорил с печалью: "Велят играть в другие игры..."
Но и этого было недостаточно‚ чтобы прожить то время‚ не окунувшись с головой в потоки лжи и ненависти‚ заливавшие страну. Одних арестовывали и уничтожали в лагерях‚ а другие должны были постоянно славословить вождей, доказывать беспредельную преданность партии и правительству. В 1939 году Михоэлса наградили орденом Ленина‚ и он сказал на собрании работников театра: "Я призываю вас подчинить свое искусство огромным требованиям этой невиданной замечательной эпохи – эпохи Сталина‚ эпохи братства народов‚ эпохи вступления в обетованный мир коммунизма".
Раздвигался занавес в спектакле "Путешествие Вениамина Третьего" – яркий‚ красочный‚ лоскутный‚ словно сшитый из старых бабушкиных одеял. Покосившийся забор. Горбатый мостик. Речка – из куска синей ткани. Кривые лавчонки с огоньками в окнах и крошечная корчма. На сцену выходил путешественник Вениамин Тунеядовский – худой и изможденный‚ в приплюснутой ермолке и трепаной капотце‚ в коротких штанах с торчащими из-под них белыми подштанниками‚ с платочком вокруг шеи и кривой бороденкой‚ перевязанной тесемочкой‚ чтобы не трепалась в дороге. Рядом с Вениамином был верный его товарищ Сендрл-Баба – смешной маленький человечек‚ что никогда не ел досыта‚ в драном картузе‚ с кривыми ногами‚ с огромными чистыми глазами. Посох в руке‚ узелок с краюхой хлеба – негромкими словами напутствия самим себе: "В добрый час! С правой ноги – вперед..." начинали они комическое и печальное путешествие из постылой Тунеядовки в Землю Обетованную.
Это был грустный рассказ о маленьких людях с "подрезанными крыльями"‚ которых отправила в путешествие высокая мечта. Два артиста – Соломон Михоэлс и Вениамин Зускин‚ еврейские Дон Кихот и Санчо Панса‚ трогательные и беззащитные – шли в Землю Обетованную под музыку композитора Л. Пульвера‚ наполненную народными мелодиями. Первый городок на своем пути они приняли за Стамбул‚ первую речушку – за приток Иордана. "Сендрл! Скажи мне‚ знаешь ли ты‚ что находится по ту сторону Тунеядовки?" – "Знаю. Там находится корчма‚ где можно иной раз хватить добрую рюмку водки". – "Ты, глупый! А дальше‚ гораздо дальше?" – "Дальше корчмы? Нет‚ дальше ее я ничего не знаю. А ты‚ Вениамин‚ знаешь?.."
Актер‚ режиссер‚ художественный руководитель Московского еврейского театра‚ профессор‚ народный артист СССР‚ председатель Еврейского антифашистского комитета – Соломона Михоэлса убили в Минске по указанию Сталина 13 января 1948 года и устроили в Москве пышные похороны. Убийство назвали "автомобильной катастрофой".
7
Марк Шагал вспоминал свою жизнь в Витебске в 1918 году: "На Россию надвигались льды. Ленин перевернул ее вверх тормашками‚ как я все переворачиваю на своих картинах... Вместо того‚ чтобы спокойно писать‚ я открываю Школу Искусств и становлюсь ее директором или‚ если угодно‚ председателем. Какое счастье! "Какое безумие!" – думала моя жена... В косоворотке‚ с кожаным портфелем под мышкой‚ я выглядел типичным советским служащим. Только длинные волосы да пунцовые щеки (точно сошел с собственной картины) выдавали во мне художника. Глаза азартно блестели – я поглощен организаторской деятельностью. Вокруг – туча учеников‚ юнцов‚ из которых я намерен делать гениев в двадцать четыре часа..."