Очерки античного символизма и мифологии

Эта теория чистой фиктивности искусства прямолинейно развивается дальше. Живопись изображает вещь с какой–нибудь одной стороны, а не со всех. Значит, она изображает ее не как она есть, но как она является и кажется. Значит, и в этом смысле «искусство подражания далеко от истины» (598а—d). «Добрый поэт, если хочет прекрасно делать, что он делает, необходимо должен знать дело, а иначе он не в состоянии будет совершить его». Если поэт только изображает какую–нибудь вещь, а сам сделать ее не может, то это только значит, что он водится представлением, а не сущим. «Ведь кто, мне кажется, в самом деле был бы знатоком того, чему подражает, тот гораздо скорее занялся бы самыми делами, чем подражанием, и постарался бы на память оставить много собственных прекрасных дел, тот направил бы свою ревность к тому, чтобы более быть прославляемым, чем прославлять» (598е—599b). Таким образом, никакое искусство не может сравниться с жизнью и с творчеством реальных вещей. Гораздо лучше быть самому врачом, чем изображать его в поэзии. Платон спрашивает о Гомере и других поэтах: «Был ли кто–нибудь из них врачом, а не подражателем только врачебных слов? Кого какой–нибудь древний или новый поэт, по рассказам, сделал здоровым, подобно тому, как вылечивал Асклепий? Или каких оставил он учеников врачебной науки, как этот оставил детей?» «Не будем делать им вопросов и применительно к другим искусствам. Пройдем это молчанием. Но как скоро Гомер решился говорить о делах величайших и прекраснейших, о войнах и военачальниках, об устройстве городов и воспитании людей, то справедливо будет спросить и поиспытать его: любезный Гомер! Если ты относительно добродетели не третий от истины художник образа, — художник, названный у нас подражателем, — а второй, и можешь знать, какие занятия делают людей лучшими и худшими, частно и публично, то скажи нам, который из городов лучше устроился при твоей помощи, как при помощи Ликурга — Лакедемон или как при помощи многих других — многие великие и малые города? Почитает ли тебя какой–нибудь город добрым своим законодателем, принесшим ему пользу? Италия и Сицилия обязаны Харонду, а тебе — /его?» (599b—е). Нигде Гомер не начальствовал на войне, не участвовал в технике и изобретениях, не создал никакого «гомерического образа жизни» вроде того, который именуется «пифагорейским образом жизни», и т. д. и т. д. (599е—бООе). Итак, «все поэты, начиная с Гомера, суть подражатели образов добродетели и других, которые описываются в их стихотворениях, а истины они не касаются, подобно тому, как мы сейчас говорим о живописце, который, сам не зная сапожного мастерства, рисует сапожника, и рисунок его невеждам, видящим только краски да образы, кажется действительным сапожником» (бООе—601а). Утилитаризм «искусства» формулирован со всей непосредственностью: «Сила, красота и правильность каждой утвари, каждого животного и каждого действия не для иного чего бывает, как для употребления. Не для этой ли цели делается или происходит все?» (60Id). Художник же вовсе не этим интересуется. «Ведь он будет изображать–то то, конечно, имея в виду не знание каждой вещи, — почему она нужна или полезна; его подражание направится, как видно, к тому, что кажется прекрасным невежественной толпе» (602ab). Вывод окончательный гласит так: «Итак, в этом, как теперь открывается, мы согласились достаточно, что, т. е., во–первых, подражатель не знает ничего, как должно, чему подражает, и подражание есть какая–то забава, а не серьезное упражнение; во–вторых, все, занимающиеся трагическою поэзией и пишущие ямбами и героическими стихами, суть, сколько можно более, подражатели» (602b).