- Здесь выход во двор, - объяснил Чуйков. - Рядом гараж. Внутренняя территория. Так и спокойней, и удобней.
Правда, пост охраны был и здесь.
Министр кивнул очередному Вове, мускулистому, каменнолицему. Они вышли наружу, на асфальтовую площадку, огороженную кирпичной стеной и гаражными боксами. Справа стена оканчивалась автоматическими воротами, за которыми дорога прорезала комковатый, с кислыми деревцами, пустырь.
Видавшая виды 'тойота', развернувшись, прижалась к тротуару. Водитель открыл переднюю дверцу.
- Транспорт подан, Анатолий Карлович.
- Смотрите, на чем власть ездит, - с гордостью сказал Мареку Чуйков, придерживая полу пиджака и забираясь на сиденье. - Где еще увидите?
- В Европе сейчас предпочитают велосипед, - сказал Марек.
Водитель хохотнул.
- Ага, по нашим-то колдобинам. Половина натовских 'Хаммеров' и так в ремонте.
- Да, - сказал Чуйков, - с дорогами у нас не все хорошо. Покрытие облезает за сезон хоть ты тресни. А где не покрытие, там вода, почва, кисель. Болото!
Марек уместился на заднем сиденье.
- Ну, куда мы? - спросил водитель, молодой, конопатый, улыбчивый, в кожаной кепке и с оттопыренными ушами.
Он повернулся, поглядев на Марека.
- На ликеро-водочный. Надо журналисту показать, - сказал Чуйков.
- Ага, стандартная программа.
- Ты рули.
'Тойота' прокатилась по двору и, коротко бикнув, выбралась за раскрывшиеся ворота. Пустырь, мимо которого они поехали через полчаса, Марек помнил хорошо. За двенадцать лет с его бегства он разве что несколько сгладился и поплешивел, но сохранился таким же неухоженным и диким, как и раньше, с вывалами бурой земли и растущим как придется ивняком. Правда, в памяти Марека присутствовал еще бытовой вагончик с продавленным лежаком и непристойными, нарисованными углем картинками на стенах. Но он то ли сгорел, то ли кому-то за эти годы сгодился.
- А про миротворцев что говорят?
- Это вторая популярная тема, - сказал Чуйков. - У народа две темы - власть, которая делает все, чтобы его извести, и миротворцы, которые оккупанты. Миротворцам, как чужакам, достается больше.
- Анатолий Карлович, - сказал водитель, - так ведь так и есть. Ходят по улицам с оружием, задираются, девчонкам проходу нет.
- Они - наши друзья, - упрямо произнес Чуйков. - Это не обсуждается. В Евросоюз пустят только с ними.
- Да уроды они, - вполголоса сказал водитель.
- Вова!
- Митя я.
- Ну, Митя! - Министр интеграции и развития постучал пальцем по торпеде. - Ты мне это все брось! Что о нас господин журналист напишет?
- А че напишет? У него, наверное, уже план составлен, что писать, как писать, с каким уклоном и придыханием. Свободная пресса!
- Он с Европы! - сказал Чуйков.
- Во-во! Когда у нас мародеры целые деревни обносили, где была эта пресса? Когда в Стельке по полгода мяса не видят, где она?
Марек отвернулся к окну.
Разговор прекратился сам собой. За стеклом дорога кривела, брала наклон, заскакивая на склон холма, и огибала непонятную яму, полную арматуры и черных пластиковых мешков, накрытых какой-то синей, наполовину съехавшей пленкой.
За поворотом в отдалении выросли несколько невысоких зданий по два-три этажа, красный кирпич, выкрашенные белой краской рамы.
Вокруг покачивалась седая трава.
Да, подумалось Мареку, за Стельку без мяса не заплатят. Не та тема. Сытый голодного не разумеет. Да и далеко эта Стелька от Кельна с Римом.
Не интересна ни немцу, ни итальянцу, ни голландцу какому-нибудь жизнь в Стельке. Это как Марс, далеко и безвоздушное пространство.
Есть ли жизнь в Стельке? Для Европы - однозначно нет. И Стельки самой нет, и республики. Разве что вот грязи лечебные появятся и сделаются популярными.
Лет через дцать.
Размышляя, Марек вдруг сделал для себя неприятное открытие: близких европейцам тем оказалось до противного мало. Бюргер, ищущий упоминание о Стельке в газете, - европейский, мало кому понятный юмор. Бюргеру интересен лишь он сам. А дальше, по мере спада этого самого интереса, идут футбол, автомобили, мигранты-мусульмане, пиво, субсидии и кредиты. Может быть, отпуск на Кипре или в Анталии.
Марек вздрогнул, потому что весь Евросоюз на миг предстал перед ним жуткой картинкой из валяющихся в грязи свиней.
Заразился!
Воздух здесь что ли тут такой, подпорченный? Раньше вроде и не думал в эту сторону, поднимался ступенька за ступенькой из эмигрантской нищеты над турками-соседями, над клоповником в Меркенштадте, вверх, вверх, к сияющим вершинам журналистского мастерства. И на тебе - свиньи, грязь.
Много ли вообще человеку нужно?
Не немцу, не испанцу, обычному человеку? Или здесь люди особенные? Тот же Андрюха, мама? Их ведь тоже не судьбы мира интересуют. Работа, зарплата, семья. Как везде и всюду. И до какой-нибудь деревушки в Португалии или лагерей беженцев на греческих островах, да даже до соседней области-республики...
Не готовы же они в лепешку расшибиться, если у греков или португальцев случится беда? Или готовы? Ох-хо-хо. Ответ Марек знал. Это вечное русское...
- Подъезжаем! - бодро произнес Чуйков.