Очарование зла

— Хорошо. — Болевич потушил папиросу. — Давай обсудим еще раз. Как ты представлял себе свою будущую деятельность? Как дискуссии? Как вежливые диспуты с людьми, которые в России, между прочим, идут на все! На диверсии, на политические убийства! С ними ты собирался мирно спорить о том, как лучше построить светлое будущее для всего человечества? Нет, Сережа, так не бывает. Кто-то должен делать грязную работу. Кто-то — должен. За нас никто ее не сделает, Сережа. Никто.

Он снова вытащил портсигар, опять закурил. Разговор, очевидно, давался Болевичу нелегко. Но он знал, что «дожмет» Эфрона, сломает его окончательно. Что ж, это будет только справедливо. Когда-то так же поступили с самим Болевичем, и он до сих пор благодарен этим людям. Как говорили в старину — и за науку, и за то, что приставили к делу.

Наклонившись вперед, к Эфрону, который сидел скособочась, с каплей кофе на подбородке, Болевич сказал:

— Пойми: дело, которому мы с тобой служим, — это борьба с врагами Родины. Борьба не на жизнь, а на смерть. Вспомни… Когда мы воевали, и в германскую, и в Гражданскую, — разве тогда мы не стреляли, не убивали?

— Тогда была война, — сказал Эфрон.

Он вытер лицо, выпрямился. Как будто обрел внутренний стержень. Болевич прищурился, скрывая одобрение.

— Наше дело, Сережа, — тоже война. Если ты чувствуешь себя не способным на такую работу ради своей Родины, — откажись. Откажись прямо сейчас.

Эфрон не ответил и глаз не отвел.

Болевич небрежным тоном продолжал:

— Я давно тебя знаю, Сережа. Если ты откажешься, я все объясню товарищам. Они поймут: Я найду такие слова, чтобы они все поняли… Хотя сам я кое-чего не понимаю.

— Чего? — глухо спросил Эфрон.

Болевич придавил папиросу, не докурив и до половины.

— Ты так страстно твердил, что жаждешь искупить вину перед Россией…

— Да.

— Но как ты намерен искупить вину? Битьем себя в грудь? Покаянной речью на Красной площади?

Эфрон молча схватил его за руку, стиснул, выпустит и вышел из кафе. Болевич проводил его долгим взглядом, затем повернулся к стойке и, подозвав официанта, попросил водки. Совсем чуть-чуть, для настроения.

* * *

Рейсс пришел в это же самое кафе спустя час. Заплатил за выпитую Болевичем водку, за выпитый Болевичем и разлитый Эфроном кофе, заказал еще. Безразличный ко всему официант принес еще и скрылся, звеня мелочью в кармане черного, обернутого вокруг тощих бедер дважды, фартука.

— Вы уверены, что дело настолько не терпит отлагательств? — холодно осведомился Рейсс.

Болевич ответил:

— Да.

Он был бледен, блюдце перед ним — истыкано окурками.

Рейсс раздраженно выпил сразу полчашки.

— Должен вам сказать, никакой экстренности в нашей встрече я не усматриваю. Эфрон впервые столкнулся с подобной акцией. Он реагирует естественно. Это была ваша задача — объяснить ему, что дело, которому он служит, — бескомпромиссная борьба с врагами Родины. Борьба не на жизнь, а на смерть. И жертвы неизбежны.

— Да, — молвил Болевич. — Именно это я ему и сказал.

Он щелкнул пустым портсигаром, убрал его в карман. Рейсс проследил взглядом, однако своих папирос не предложил.

— Каков ваш прогноз? — поинтересовался Рейсс.

— Полагаю, он будет продолжать сотрудничество.

— Разумеется. — Рейсс скучающе вздохнул. — У него нет выбора. В случае его отказа мы будем вынуждены пойти в отношении его на крайние меры. Надеюсь, это он понимает?

— Интуитивно — думаю, да.

— Интуитивно! — Рейсс фыркнул.

— Я предупреждал, — Болевич подался вперед, — когда встал вопрос о его вербовке, я предупреждал, что он человек крайне неуравновешенный, эмоциональный. Знаете, что он вытворил? Узнав об убийстве секретаря Троцкого, он в смятении заметался по городу. Говорите, не было экстренности в нашей встрече? Да он обо всем проболтался Вере Гучковой!

— Что?! — Рейсс, утратив все свое самообладание, подскочил на стуле. — Что он сделал?

— Рассказал о своем сотрудничестве с нами Вере Гучковой, — повторил Болевич.

Если бы ситуация опасно не затрагивала Веру, он получил бы удовольствие от этого разговора.

Рейсс поджал губы.

Болевич продолжал:

— Узнав обо всем, Гучкова настойчиво потребовала, чтобы он связал ее с нами. Она хочет сотрудничать.

— Исключено, — отрезал Рейсс. — Категорически исключено. — И с подозрением посмотрел на бесстрастного Болевича: — Надеюсь, вы больше с нею не встречаетесь?

Болевич выдержал его пристальный взгляд не дрогнув.

— Нет.

— Превосходно. — Рейсс посмотрел в потолок. — Эфрону необходимо устранить возможные последствия своей преступной безответственности. Он сегодня же должен внушить Гучковой, что его так называемое признание — просто неудачная шутка.

— Не сумеет, — сказал Болевич. — Искренность всегда была его слабым местом. Он просто не в состоянии соврать. А Гучкова проницательна, ей он соврать тем более не сумеет. Учитывая же неуправляемый характер Гучковой… Если мы не удовлетворим сейчас ее стремление работать с нами, последствия могут быть самые непредсказуемые.

Рейсс сделал неприятное, хищное движение.

— Какое решение вы предлагаете? — вкрадчиво осведомился он.

Болевич со старательной небрежностью пожал плечами: